Девушка из песни

– Останься со мной. Прошу тебя. Останься, – причитала я, едва слыша себя из-за шума крови в ушах. – Останься со мной, малыш, пожалуйста.

Под кислородной маской Миллер был бледным, глаза закрыты, рот безвольно полуоткрыт.

В больнице его сразу же увезли в реанимацию. Кто-то провел меня в приемную, сразу за вращающимися дверями. Кто-то принес стакан воды.

Приехал доктор Брайтон. Он по-отечески коснулся моего плеча.

– Ты молодец, – похвалил он и толкнул дверь отделения интенсивной терапии. Потому что он был врачом, а я – нет.

Помощники и менеджеры тоже столпились в комнате. Я узнала одну молодую женщину, Тину, его новую помощницу. Она прижимала телефон к уху.

– Его мама, – глухо произнесла я. – Кто-нибудь позвоните его маме.

У меня отобрали возможность заботиться о Миллере, и беспомощность тяжким грузом давила на плечи. Мне ничего не оставалось, только ждать. Вокруг сердца крепко сжался ледяной кулак страха. Наконец появился молодой врач с лысой головой и густой темной бородой и стал искать родственников Миллера. Его лицо было непроницаемо, невозможно понять, хорошие он принес новости или…

Перед глазами вспыхнули воспоминания: Миллер взбирается по шпалере и влезает в окно моей спальни. Мы с Миллером, тринадцатилетние, лежим в постели лицом к лицу. Миллер сидит напротив меня с гитарой на коленях и поет песни, которые написал для меня, а я даже не догадывалась…

– Я, – хрипло отозвалась я, собирая всю свою храбрость.

– Я здесь. Вы можете поговорить со мной.

«Я все выдержу. Все что угодно, потому что он мой, а я его. Всегда».

Доктор сел напротив меня, слабо улыбаясь из-под бороды. На бейдже значилось «Доктор Джулиан Монро».

– Миллер в диабетической коме.

Я кивнула.

– Понятно.

– Мы поставили капельницу и ввели глюкозу, он теперь то приходит в сознание, то снова отключается. Очень хороший знак.

Я прикрыла глаза, когда меня захлестнуло облегчение.

– Он… в сознании?

– Нет еще, но старается. Это вы вкололи ему глюкагон?

Я кивнула.

– У него не было никаких симптомов, – произнесла я тихим голосом. – Накануне вечером совершенно никаких симптомов. С ним все было в порядке. Он прекрасно себя чувствовал. Я что-то упустила. Я должна была догадаться…

Доктор Монро прервал меня.

– Вы не могли знать. Инсулиновая помпа Миллера дала сбой и ввела гораздо больше, чем требовалось. От доктора Брайтона я также узнал, что Миллер всю жизнь борется с диабетом. Длительное колебание уровня сахара в крови может привести к опасному подавлению симптомов, называемых гипогликемической неосознанностью.

Этот термин тоже выплыл из моих детских исследований.

– Я понятия не имела, что все так плохо. Я должна была… что-то сделать. Лучше стараться.

– Вы больше ничего не могли сделать. Мы стабилизировали его состояние и взяли анализы. Хрупкий диабет нетипичен. Он непредсказуем и может обмануть даже самый лучший уход, под которым Миллер находился с доктором Брайтоном. Честно говоря, сейчас нас больше всего беспокоят почки. Миллер довольно долго справлялся со своим диабетом самостоятельно, но подозреваю, что колебания показателей на протяжении стольких лет не прошли бес- следно.

– В каком смысле? – спросила я, хотя уже знала.

– Ждем заключение нефролога, но, скорее всего, у него развилась хроническая болезнь почек.

Я боролась с желанием спрятать голову в ладонях, но доктор прочитал эмоции на моем лице.

– На ранних стадиях хронической болезни почек признаков или симптомов практически не наблюдается. Очень часто она не проявляется до тех пор, пока функция почек не будет значительно нарушена.

Эти слова ранили меня, но я обязана была держать себя в руках ради Миллера. Сохранять ясную голову и заботиться о нем как врач.

– Что будет дальше?

– Первый шаг – привести его в сознание. Анализы определят, в чем именно заключается его почечная недостаточность, и тогда будем от этого отталкиваться. – Он тепло улыбнулся. – Одна из медсестер сообщит, когда вы сможете его увидеть.

Он ушел, и в поле моего зрения появилась Тина.

– Мама Миллера уже в пути.

– Отлично, спасибо, – поблагодарила я, стараясь не выдать своей беспомощности. После очередного мучительного ожидания меня впустили в палату интенсивной терапии. Миллер был подключен к дюжине различных аппаратов, к его руке тянулись трубки капельниц, а рядом с кроватью стояла система мониторинга глюкозы. Над ним склонилась медсестра, уговаривая открыть глаза. Его веки задрожали и приоткрылись, но потом снова закрылась. Я подошла к кровати.

– Он почти с нами, – произнесла медсестра с добродушной улыбкой. – Вы его девушка?

– Да.

– Поговорите с ним, милая. Он вас послушается лучше, чем меня.

– Миллер, – тихо позвала я. – Миллер, очнись. Очнись и посмотри на меня.

Прошу тебя.

Его глаза открылись, закрылись и снова открылись, остекленевшие, расфокусированные. А затем наши взгляды встретились.

Облегчение было настолько мощным, что у меня едва не подкосились ноги.

Я сжала его ладонь.

– Привет, малыш.

Он оставался таким же мертвенно-бледным под тенью щетины.

– Ви, – прохрипел он.

– Наконец-то, – обрадовалась медсестра. – С возвращением, дорогой. Дай-ка мне на тебя взглянуть.