Девушка из Стамбула

– В таком случае я тоже поеду, – заявила тётя. – Разве можно оставлять взрослую девушку без присмотра?

Я вышла, не проронив ни слова.

На другой день мы втроём отправились в Петербург, даже не простившись с соседями.

Перед самым отъездом одна из служанок сказала мне:

– Туташ, джигит, который жил на чердаке, просил передать вам письмо, но ваша тётя забрала его у меня.

– Что же было в тот день? – спросила я служанку.

Та принялась было рассказывать:

– Такого позора я в жизни не видала…

Но тётя не дала ей говорить.

В Петербурге я ждала от Паши письмо, уверенная, что он напишет. Ждала неделю, две, месяц, но вестей не было. Осенью, когда начались занятия, я узнала от студентов, что он уехал из Петербурга.

– Куда? – спросила я.

Кто-то сказал: в Москву, кто-то – в Киев. Так Паша пропал. Вместе с ним пропала моя надежда. Печально прошла зима. И вот однажды утром получила телеграмму. Отец в это время был в отъезде. Телеграфировал начальник какой-то станции: «Отца вашего обнаружили в поезде мёртвым. Приезжайте быстро таким-то поездом».

Новость потрясла меня настолько, что я лишилась чувств.

Когда пришла в себя, отец уже был доставлен домой. Мулла в его изголовье читал Коран. Я, как тень, бродила по комнатам, не понимая ничего, ничем не интересуясь, не зная, как убить время. Приходили какие-то люди, говорили что-то, никого из них я не знала. Прошла ночь, длинная, тёмная, очень тяжёлая.

Принесли газету. Там рядом с нашим объявлением о смерти отца большими буквами было написано: «Супруга покойного Надежда Ивановна, а также его дети Коля и Лиля объявляют о кончине дорогого мужа и отца, траурный обряд по которому состоится в такой-то мечети». Новость меня чуть с ума не свела – я плакала, страдала, чувствовала себя униженной. И в самом деле, во время женазы рядом с нами сидела русская женщина с двумя детьми. Какие-то неизвестные мне русские мужчины и женщины высказывали ей соболезнования. Она отвечала им плаксивым голосом.

Состоялся суд о наследстве. Поскольку я была единственной дочерью отца, всё его состояние должно было отойти ко мне. Та женщина подала на меня в суд. Мать двоих детей говорила об отце очень плохо, порочила его имя. Я почувствовала себя оскорблённой и заплакала. Дети женщины плакали тоже. В голову мне пришла мысль: а не доводятся ли эти дети мне братом и сестрой? Суд вынес решение в мою пользу, но в душе я сомневалась в справедливости такого решения, и это волновало меня. Сама женщина оказалась грубой и наглой. Поговорив с ней, я ничего толком не поняла.

В эти тяжёлые дни я всё ещё надеялась на поддержку Паши. Сообщения о смерти отца, о суде были в газете. Хотелось верить, что Паша прочтёт их и отзовётся. Но ждала я напрасно. Устав от тёти, я решила провести зиму в Уфимской губернии у дальнего родственника отца… Там немного пришла в себя. Однако сознание того, что я осталась одна-одинёшенька во всём белом свете, угнетало. Мне было плохо. И вот однажды в летний день встретила теперешнего мужа своего. В то время он был чрезвычайно внимателен ко мне, делал вид, будто страдания мои трогают его. Он очень скоро втёрся ко мне в доверие и попросил руки. Я не испытывала к нему никаких чувств, но одиночество было невыносимо. Я боялась, что отчаяние вынудит меня вернуться к тёте, и дала согласие. Сыграли свадьбу… Однако ещё и медовый месяц не кончился, а я уже знала, что муж мой – горький пропойца. Я поняла, что, как говорится, из огня попала в полымя. Вот уже десять лет тащу на себе это бремя. Сколько ещё выдержу, не знаю».

Женщина закончила свою исповедь. Глаза её были полны слёз, она заплакала, пытаясь сдержать рыдания.

– Может, ещё наладится всё, – участливо сказала Нафиса.

Но Гульсум возразила сквозь слёзы:

– Чего теперь ждать? Молодость погублена, силы кончились, денег нет. Всё, что у меня осталось, это они, – сказала она, кивнув на детей. – Но что из них, детей алкоголика, получится? – Она снова заплакала.

Нафиса дала ей воды. В утешение сказала ещё ка- кие-то добрые слова. Гульсум немного успокоилась.

– Я одного не поняла, – сказала Нафиса, – почему джигит всё же не написал вам? Почему не сделал попытку встретиться? Может, обиделся на что-то?

Гульсум вскочила:

– Он писал! Много раз писал. Года четыре или пять назад, когда я была уже замужем, встретила нашу общую знакомую в прежние времена, курсистку. Она рассказала мне. Он писал, но я его писем не получала. Думаю, все они попали в руки тётки. Поскольку ответа от меня не было, он, видимо, решил, что я забыла о нём. И это большое моё несчастье, – сказала она и снова заплакала.

Обе женщины проговорили всю ночь. Завтра они прибудут на место. Одной новый день сулил радость, другой – лишь новые страдания.

Но вот рассвело. Утро выявило на рано отцветшем лице Гульсум множество морщин, тогда как озарённому счастливой улыбкой лицу Нафисы придало новые краски, делавшие её моложе своих лет.