Девушка из Стамбула

Начался спектакль. Мы были поглощены происходящим на сцене. Во время паузы взглянула на русского соседа. Он смотрел на сцену, ничего не замечая вокруг… Я была удивлена: откуда у русского такой интерес к татарскому спектаклю? Но вот занавес опустился. Лампы пригасили. Глаза, привыкшие к яркому свету, как-то освоились не сразу. Всюду светились стёкла биноклей, издали знакомые кивали друг другу. Брат мой в ту пору курить учился. Воспользовавшись антрактом, он испарился куда-то.

Я стала забавляться биноклем. Вдруг сосед обратился ко мне по-русски:

– Простите, туташ[1], не могли бы вы дать мне программу? Я пришёл поздно, и программ уже не было.

– Пожалуйста! – сказала я и стала внимательно разглядывать соседа.

Я и теперь помню, как он выглядел… Тёмный костюм, шёлковый галстук, который, переливаясь, становился то голубым, то чёрным, белоснежный воротник, задумчивые глаза.

Он заметил:

– Артистка, которая играет учительницу, очень хороша. Похоже, на сцене она давно.

Я, что знала, рассказала ему о труппе. Он ответил:

– Вы, туташ, счастливый человек, живёте среди своих, можете разделять радости народа. Я живу на чужбине и театра своего не видел уже целый год… Об этой пьесе я не знал ничего. Даже не слышал… Это же так плохо…

После этих его слов стало ясно, что никакой он не русский, просто живёт где-то далеко среди русских. И всё же старается не забывать своих. Мне стало жаль его.

– Так что же мешает вам жить среди татар? – спросила я.

– Не могу. Я доктор, окончил институт только в прошлом году. А сейчас призван в армию, обязан ехать туда, куда пошлют.

Тут раздался звонок. Занавес поднялся. Я одним глазом смотрю на сцену, другим – на соседа. Однако он, казалось, забыл о моём существовании, всё его внимание было на сцене. Он просто жил спектаклем: смеялся во время весёлых сцен и грустил, когда на сцене изображали печаль. В антракте сосед снова рассказывал мне о том, что жить среди русских ему неинтересно, что через три месяца он освободится от армии и собирается обосноваться в одном из таких городов, как Казань, Оренбург, Астрахань. Он поинтересовался:

– Вы кто? – И узнал, как меня зовут.

Через некоторое время предложил:

– Не хотите ли выпить что-нибудь в буфете?

– Спасибо, – сказала я, – вы же знаете, народ наш пока смотрит на подобные дела с осуждением. Отец терпеть не может, когда молодые ходят парами. Простите, я не могу.

– А я пойду. Я только что с поезда. На вокзале увидел театральную афишу и поспешил сюда, даже поесть не успел, – сказал он и вышел.

Меня охватило какое-то неведомое доселе чувство. «Как живётся этому джигиту среди русских? – думала я с беспокойством. – Кто будит его по утрам к чаю? Как проводит время в праздничные дни? Не страдает ли от одиночества?»

Думала я так, и мне вдруг пришло на ум, что у джигита, возможно, есть русская любовница. Известно, что молодёжь у нас любит баловаться. Но подозрение быстро пропало. Брат, докурив свою папиросу, ко мне не спешил, зато сосед отсутствовал недолго. В руке у него была довольно большая плитка шоколада. Он сел и, развернув шоколад, сказал, протягивая мне:

– Прошу вас, туташ!

У нас принимать угощение от джигитов не принято, но я подумала, что огорчу его, если откажусь, и, поблагодарив, взяла. Тем временем вернулся и брат.

– Этот джигит доводится вам братом? – спросил сосед и, получив утвердительный ответ, предложил шоколад ему тоже. Видимо, подумав о запахе курева изо рта, брат взял угощение с удовольствием.

Началось третье действие. Сосед мой снова увлёкся спектаклем. Я, хотя и относилась к нему с симпатией, всё же мне было удивительно, что он так страстно реагирует на пьесу. Спектакль дошёл до самого жалостного места. У меня на глаза навернулись слёзы, но, стесняясь соседа, я сдерживала себя. Скосила глаза на него – и что я вижу! – по щекам джигита текут слёзы! Я испытала двойное чувство – хотелось и утешить его, и пристыдить. Уловив мой взгляд, он покраснел и отвернулся.

Занавес закрылся. Народ хлопал очень долго. Сосед мой как-то робко снова предложил мне шоколад. Посмотрев ему в глаза, я почувствовала себя увереннее. Сама не знаю почему, вдруг заговорила о себе. Стала рассказывать то, о чём не говорила никому, – о маленьких секретах нашей семьи.

Было объявлено, что после спектакля будут показаны юмористические сценки. Мы остались. Перед самым открытием занавеса сосед сказал:

– Плитка шоколада нецелая, но вы всё же возьми- те её.

– Большое спасибо, простите меня, только не обижайтесь, у нас это не принято. Меня просто со света сживут допросами: кто да откуда.

– Понимаю, понимаю… Вот в чём трагедия наша, – сказал он.

Через некоторое время спросил:

– Смогу ли я снова увидеть вас, туташ?

Я, не задумываясь, сказала:

– Через два дня снова спектакль, я не пропускаю ни одного.

После представления, прощаясь, он сказал:

– Проводить вас, небось, тоже не дозволено, туташ?

– Да, это правда, – сказала я.