Девушка из золотого рога

- Вы святой человек, - прошептала Азиадэ сдавленным голосом.

- Мы оберегаем нашу веру, - с жаром сказал старик. - Все гибнет в этом мире безверия. Но настанет день, когда свет и тьма сольются, и Аллах покарает заблудших. Грех подстерегает колеблющихся и имеет много лиц.

- Я мало грешу – ответила Азиадэ, и старик рассмеялся снисходительно и грустно.

- Вы ходите без чадры, ханум. Это не грех, но толкает на прегрешения других.

Он поднялся, на мгновение прикрыл правой рукой глаза и ушел сгорбленный и одинокий, а люди со страхом смотрели ему вслед.

Подошел Ахмед паша с улыбкой на лице.

- Весь зал хочет на тебе женится, – сказал он тихо.

Азиадэ насмешливо осмотрелась.

- Они все хорошие люди, отец. Кому же ты меня отдашь – негру из Тимбукту или каджарскому принцу?

- Никому – сказал паша. - Я поеду в Афганистан, обагрю свой меч в крови врага, построю новый дворец, и ты выйдешь замуж за короля.

Азиадэ свысока посмотрела на отца. За его головой висели черное знамя Афганистана и портрет человека с орлиным носом и длинным белым пером на шапке.

- Король, – тихо проговорила она и погладила руку отца. - А что бы ты сделал отец, если бы посторонний мужчина решился меня поцеловать?

- Чужой мужчина тебя поцеловал? Но кто на такое отважится?

- Ну, а если все же кто-то отважится?

- Аллах милосердный, дочка, как ты можешь думать о таком? Я отрежу губы, которые тебя поцеловали, выколю глаза, которые тебя видели. Он бы пожалел о содеянном.

Азиадэ благодарно сжала руку отцу, чувствуя себя спасительницей глаз и губ доктора Хасы.

- Значит, я должна выйти замуж за короля?

- Нет, – сказал паша, – я передумал. Ты выйдешь замуж за президента Соединенных Штатов и обратишь всю Америку в ислам. Президент направит свой флот в Стамбул, и мы сможем вернуться домой. Это будет платой за тебя.

- Хорошо, отец – торжественно ответила Азиадэ. - А теперь я пойду домой и обдумаю твои слова. Здесь слишком много курят, к тому же празднование дня рождения Пророка уже закончилось.

Она прошла через зал, не отвечая на робкие взгляды, тянущиеся ей вслед. Сквозь густой дым она вдруг увидела раскосые глаза и узкие плотно сжатые губы. Глаза были похожи на глаза доктора Хасы, и Азиадэ обернулась.

В дверях слуга подал пальто, негр из Тимбукту улыбнулся ей. Она покинула клуб и уже на лестнице почувствовала, что возвращается в мир чужой, враждебный ее миру. За ней была родина, услужливые негры, принцы и родственники, которые защитили бы ее честь, и благочестивые дервиши, которые предупреждали ее о грехах. Это был знакомый ей мир, в котором она чувствовала себя защищенной. Перед ней уходила вниз пыльная лестница плохо освещенного дома, и мерцал далекий свет уличных фонарей. Азиадэ спустилась по лестнице и распахнула дверь.

По широкой пустынной улице гулял ветер. Вечерние сумерки окутали дома. Тусклый свет лился из окон на мокрый асфальт, а с уличных фонарей падали капли, недавно прошедшего дождя. Азиадэ вышла на улицу, вдохнула чуть прохладный вечерний воздух.

Асфальт был разделен на математически точные квадраты. Азиадэ посмотрела на мостовую, наморщила лоб и почувствовала легкую дрожь в коленках. Ей вдруг захотелось бежать обратно, продолжить разговор с негром из Тимбукту о мудром Ахмед-Бабе, который написал известную книгу «Эль-Ихтихаджи» и давно умер.

Но она не стала этого делать. Вместо этого она строго и сердито посмотрела в глаза доктора Хасы. Хаса снял шляпу и поклонился:

- Добрый вечер, фройляйн Анбари! - кротко сказал он.

Глава 5

Доктор Хаса не переставал думать о пощечине, даже когда проводил пункцию носовой пазухи с подозрением на нагноение. Подозрение не подтвердилось, но мысли о пощечине не покидали его и потом, когда он катетеризировал евстахиеву трубу тучного продавца деликатесов, который вел себя как ребенок и задавал глупые вопросы. Позже он прошел в операционную и сделал выскабливание лабиринта, размышляя при этом о том, что пощечина может привести к нарушениям функций лабиринта. Потом он смотрел, как «старик» делал трахеотомию, и вновь восхищался его способностями.

После всего этого, он поднялся на второй этаж, размышляя о бессмысленности жизни вообще, и об осаде Вены Кара-Мустафой. Он сделал обход больных и успокоил сварливую пациентку с замечательной склеромой. Больные лежали на койках с гордым осознанием собственного положения, а черные таблички над их головами извещали о ходе болезни.

Дежурная медсестра доложила, что Otitis maedia с восьмой кровати справа была сделана инъекция морфия.

Доктор Хаса кивнул, спустился на подвальный этаж и отчитал практиканта за то, что тот предложил одну и ту же глазную повязку трем разным пациентам, принимающим воздушно-солнечные ванны.

- Гигиена! - сказал он и при этом многозначительно поднял указательный палец.