В большой гостиной на письменном столе лежала кипа книг. Филологические журналы, одетые в бесцветные обложки, напоминали обиженных старых дев. Азиадэ с сознанием вины открыла один из них, вычитала, что диапазон полистадилитета грузинского языка тянется от аморфной ступени до флективной. Для непосвященных это звучало полной абракадаброй, но Азиадэ все поняла и только удивилась тому, что такой неслыханный диапазон не производит на нее никакого впечатления. Она скучая, перелистала журнал. На последней странице сообщалось, что профессор Шанидзе обнаружил на озере Ван палимпсэсте с ханметийскими текстами. Она раздраженно захлопнула журнал. С тех пор как она вышла замуж, все эти загадочные формы незнакомых слов утратили свое магическое воздействие на нее.
Грубые слова больше не пробуждали в ней образов узкоглазых кочевников в далеких степях.
В комнате Хасы звонил телефон.
- Да, – услышала она. – Вы можете сегодня еще прийти, ну, скажем, где-то в половине седьмого.
Все ясно, сегодня прием снова затянется до восьми. В такие дни она уходила в кафе и читала журналы, пока не приходили доктор Закс или доктор Курц.
В половине девятого приходил Хаса и они ехали в Пратер или Кобенцл. На Кобенцле шумели деревья. В вечернем небе особенно четко выделялось «чертово колесо». Азиадэ пила кислое молоко и слушала рассказы Хасы о пациентах, о театре или о политике. До поздней ночи они сидели там, и Азиадэ, глядя сверху на огни города, думала о том, что жизнь прекрасна, но в то же время очень серьезна и совсем не такая, какой она себе ее представляла.
- Когда у нас будут дети, – говорила она – мы будем брать их с собой в Кобенцл. Они будут сидеть между нами и кушать пирожное. Я хочу иметь пятерых детей.
- Да, - рассеянно отвечал Хаса. - Когда-нибудь у нас обязательно будут дети. - И умолкал, потому что боялся детей, которые будут сидеть между ним и Азиадэ.
- Да, - повторял он, беря ее руку.
Он очень любил ее...
Они возвращались в городское пекло.
- Давай поедем на выходные в Земеринг? – предложил Хаса, и Азиадэ кивнула в ответ. Она еще ни разу не была в Земеринге.
Но в субботу в шесть часов позвонил оперный баритон, обнаруживший у себя фиброму. Никакой фибромы у него не было, однако баритон не сдавался. Он с выпученными глазами зашелся в кашле, тряся животом, вцепился в рукав Хасы, и Хаса вынужден был пойти с ним в театр, чтобы в антрактах заливать кокаином его голосовые связки.
- Мы поедем завтра, рано утром, - виновато сказал Хаса Азиадэ, - и останемся до понедельника.
Но в пять часов утра Хасе пришлось уйти спасать задыхающегося ребенка, больного дифтерией.
- Трахеотомия, - сказал он, и Азиадэ нисколько не удивилась, когда он позвонил в семь часов и сказал:
- Поезжай одна, а я подъеду позже, на поезде. Позвони Курцу, пусть он составит тебе компанию, чтобы ты не скучала.
Азиадэ позвонила Курцу. Да, у него было время. Его истерички и маньяки могли подождать.
В восемь утра машина выехала на шоссе, ведущее в Земеринг. У края дороги стояла часовенка Марии Покровительницы. Глядя на изображение Мадонны, Азиадэ подумала о Хасе, о незнакомом больном ребенке и о жизни, которая была серьезна и прекрасна.
Доктор Курц сидел на заднем сидении и тоже думал, ведь он был человеком с высокоорганизованным мозгом, предназначенным для того, чтобы думать. Он думал о коровах у края дороги, о церквях, мимо которых они проезжали, о сумасшедших, за чей счет он жил. Он смотрел на шею Азиадэ и думал о шее.
«Какая красивая шея, – думал он, - и такие мягкие светлые волосы! Везет же Хасе с женщинами. Правда только вначале, удержать их он не может. Странно, что она своего мужа все еще называет Хасой, значит подсознательно она все-таки считает его чужим. Красивая грудь! Может Хаса вовсе не приедет следом? Как хорошо у человека идут дела в клинике, и при этом от него требуются только практические навыки. Вечером я закажу шампанское и буду долго говорить о Хасе, расхваливать, разумеется. Это срабатывает всегда. Главное, заслужить ее доверие. Кроме того, она сильно тоскует по родине. Скрытый «отцовский комплекс». Нужно будет потрудиться. А эта шея! Хаса точно, еще не дорос до нее. Если она темпераментная, то я смогу уже сегодня чего-то добиться».
Так думал Курц, ведь у него был высокоорганизованный мозг, предназначенный для глубокого мыслительного процесса.
Машина остановилась у гостиницы «Южный вокзал». Из окон большого зала открывался прекрасный вид на скалистые горы и широкий каньон долины.
Азиадэ внезапно охватил порыв жизнерадостности.
- Как красиво, - воскликнула она, выйдя на террасу.
Голубые горы, прохладный чистый воздух, бескрайний горизонт, очерченный горной цепью... Как было бы здорово остаться здесь, укрытой от земной суеты крутой горной стеной.