Девушка из золотого рога

— Да, — рассеянно отвечал Хаса. — Когда-нибудь у нас обязательно будут дети. — И умолкал, потому что боялся детей, которые будут сидеть между ним и Азиадэ.

— Да, — повторял он, беря ее руку.

Он очень любил ее…

Они возвращались в городское пекло.

— Давай поедем на выходные в Земеринг? — предложил Хаса, и Азиадэ кивнула в ответ. Она еще ни разу не была в Земеринге.

Но в субботу в шесть часов позвонил оперный баритон, обнаруживший у себя фиброму. Никакой фибромы у него не было, однако баритон не сдавался. Он с выпученными глазами зашелся в кашле, тряся животом, вцепился в рукав Хасы, и Хаса вынужден был пойти с ним в театр, чтобы в антрактах заливать кокаином его голосовые связки.

— Мы поедем завтра, рано утром, — виновато сказал Хаса Азиадэ, — и останемся до понедельника.

Но в пять часов утра Хасе пришлось уйти спасать задыхающегося ребенка, больного дифтерией.

— Трахеотомия, — сказал он, и Азиадэ нисколько не удивилась, когда он позвонил в семь часов и сказал:

— Поезжай одна, а я подъеду позже, на поезде. Позвони Курцу, пусть он составит тебе компанию, чтобы ты не скучала.

Азиадэ позвонила Курцу. Да, у него было время. Его истерички и маньяки могли подождать.

В восемь утра машина выехала на шоссе, ведущее в Земеринг. У края дороги стояла часовенка Марии Покровительницы. Глядя на изображение Мадонны, Азиадэ подумала о Хасе, о незнакомом больном ребенке и о жизни, которая была серьезна и прекрасна.

Доктор Курц сидел на заднем сидении и тоже думал, ведь он был человеком с высокоорганизованным мозгом, предназначенным для того, чтобы думать. Он думал о коровах у края дороги, о церквях, мимо которых они проезжали, о сумасшедших, за чей счет он жил. Он смотрел на шею Азиадэ и думал о шее.

«Какая красивая шея, — думал он, — и такие мягкие светлые волосы! Везет же Хасе с женщинами. Правда только вначале, удержать их он не может. Странно, что она своего мужа все еще называет Хасой, значит подсознательно она все-таки считает его чужим. Красивая грудь! Может Хаса вовсе не приедет следом? Как хорошо у человека идут дела в клинике, и при этом от него требуются только практические навыки. Вечером я закажу шампанское и буду долго говорить о Хасе, расхваливать, разумеется. Это срабатывает всегда. Главное, заслужить ее доверие. Кроме того, она сильно тоскует по родине. Скрытый „отцовский комплекс“. Нужно будет потрудиться. А эта шея! Хаса точно, еще не дорос до нее. Если она темпераментная, то я смогу уже сегодня чего-то добиться».

Так думал Курц, ведь у него был высокоорганизованный мозг, предназначенный для глубокого мыслительного процесса.

Машина остановилась у гостиницы «Южный вокзал». Из окон большого зала открывался прекрасный вид на скалистые горы и широкий каньон долины.

Азиадэ внезапно охватил порыв жизнерадостности.

— Как красиво, — воскликнула она, выйдя на террасу.

Голубые горы, прохладный чистый воздух, бескрайний горизонт, очерченный горной цепью… Как было бы здорово остаться здесь, укрытой от земной суеты крутой горной стеной.

Внизу, в городе Хаса сидел у кровати хрипящего ребенка, в прихожей их квартиры на Ринге Хасу ждал задыхающийся баритон, подозревающий у себя рак; внизу, в городе зазвонил телефон, девушка подняла трубку — из отеля спрашивали супругу доктора Хасы, и девушка ответила, что милостивая фрау в Земеринге. Внизу, в городе элегантно одетый иностранец спрашивал у портье гостиницы, как добраться до Земеринга. Но всего этого Азиадэ не знала, но даже если бы и знала, то не обратила бы на это внимания.

— Пойдемте, погуляем, — предложила она Курцу.

Они направились по узкой улочке вверх, к отелю «Панханс». Слева грозно чернел полный доисторического мрака лес.

— Знаете, — сказала Азиадэ, — я никогда не видела гор. Я была только на Босфоре и в Берлине. Мне постоянно кажется, что это всего лишь крепости или развалины старинного замка.

Курц бросил на нее внимательный взгляд и заговорил тихим, проникновенным голосом. Он говорил, и сам был тронут глубиной собственных слов.

«Эта женщина вдохновляет меня», — думал он, не подозревая, что Азиадэ совсем не слушала его.

Они спустились в долину, где на невысоком холме стояла старинная кирха, на ее почерневшей от времени табличке у входа значилось: «Мария-Покровительница защитит от врагов».

Азиадэ долго рассматривала эту надпись, заключающую в себе для нее целый мир. Может, эта кирха видела еще победное шествие турков. Может, по этим горам когда-то скакали на длинногривых конях османские лучники. Деревни полыхали в огне. На маленькой площади, в центре которой стояла кирха, горели костры, у них грелись солдаты, жаждущие добычи, ждущей их за воротами Вены. Двери кирхи были закрыты, но молчаливо и мудро глядела надпись, одержавшая верх над чужой армией, над жестокими полководцами, над всем домом Османов.

Азиадэ оглянулась вокруг — над местностью царил глубокий покой.

— Вы счастливый народ, — вздохнув, сказала она, — вы живете в прекрасной стране, — в ее голосе прозвучала печаль и тихая зависть.