Девушка конец света

— А вы, кажется, первый раз на нашем собрании? Может быть, вы приготовили какой-нибудь стих для нас? Вы, наверное, уже поняли, как это все происходит: читаете стих, а потом немного объясняете, почему вы выбрали именно его, ну и так далее. Попробуете? — выпалила все та же старушка немного резким голосом.

Вот как все было. Весной того года я окончил университет и еще целый месяц после этого сидел дома и валял дурака, а когда стали опадать лепестки вишни, я начал подрабатывать с десяти утра до четырех вечера в кафе в большом торговом комплексе рядом с домом. А по вечерам, когда смеркалось, я под песни Пэ Чхоль Су бегал вокруг озера. Иногда, далеко не каждый день, но где-то раза два-три в неделю, я вспоминал о девушке, которую звали Нана, и отправлял ей СМС, практически лишенное какого-либо смысла. Она отвечала мне также далеко не каждый раз, но примерно на одно сообщение из трех. Тогда на экране моего мобильника высвечивалось имя Нана. «6/15 10:48 am Нана. Специально пишу, что болею, чтоб ты проявил участие». Как-то так. Она всегда требовала, чтоб я писал ее имя слитно: «Нана» вместо «Нан-а», которым наградил ее дедушка — вышедший на пенсию учитель средней школы. Благодаря этому я по десять раз на дню вспоминал роман Эмиля Золя[7] и в конце концов пошел и взял его в библиотеке. Но понял я из него, лишь что героиня вела беспорядочную сексуальную жизнь и что, наверное, когда-нибудь этот натуралистический роман стоит переписать более современным языком, но вряд ли и тогда я смогу прочитать его от корки до корки. Как-то так. И мой двадцать пятый год жизни проходил мимо меня серией натуралистических заметок из книги девятнадцатого века.

Потом пришел сезон дождей, я больше не мог бегать из-за постоянных ливней и принялся читать библиотечные книги, ожидая, когда осадки прекратятся. И может быть, из-за этих ливней, а может, и нет однажды я не набрал сообщение Нане, а взял да и позвонил ей. Некоторое время мы говорили исключительно о погоде. О дожде, который то лил как из ведра, то, как будто выдохшись, начинал еле-еле моросить, о сером унылом небе, о том, как скучаем и ждем жаркого, жаркого, жаркого летнего солнца. Потом я сказал, что из-за этих дождей не могу больше бегать, а она ответила, что я вовсе не похож на бегуна, как ей казалось. А потом вдруг Нана сказала: «Правильно. Было здорово. Нам было хорошо. Но больше мы не сможем вернуться в то время». От этих слов мне стало и радостно, и грустно. В первую очередь оттого, что она так мило связала предложения, сказав: «Правильно… Но…» Правильно. Но. Правильно. Но. После того как я повесил трубку, я еще долго повторял эту конструкцию, когда, например, раскладывал хлеб на кухонном столе, чтобы наделать бутербродов, или когда рассматривал хмурый, как мое будущее, пейзаж, стоя с сигаретой в зубах около скамеек перед библиотекой.

«Правильно, эти дожди, может, никогда не закончатся. Но надо попробовать разок пробежаться», — подумал я, а через несколько дней дожди практически прекратились. Я надел желтые шорты, футболку, вышел на улицу, взглянул наверх на низкое серое небо и побежал. Я жил в новом районе города, где небольшие, все примерно одной высоты, частные домики, многие из которых сдавались в аренду, были разделены узкими улочками, двадцать четыре часа в сутки забитыми припаркованными машинами. А теперь ливневые дожди затопили все водой и кругом, словно школьники, спешащие домой, бежали ручейки. Когда-то на этом месте было поле бумажной шелковицы, но теперь остался только небольшой парк с вишнями и дзельквой граболистной. В нем тоже была доска объявлений, а в углу одиноко стояли качели и детская горка, которые год от года все больше ржавели, и уже несколько дней в парк не залетали птицы. Была пятница. Утром в новостях ведущий в желтом дождевике, водя рукой по карте Корейского полуострова, показал, куда движется зона низкого давления, и сказал, что с завтрашнего дня ожидается повышение температуры. Был вечер. Я побежал в сторону озера. Медленно, день за днем проходил двадцать пятый год моей жизни, и это было так же неизбежно, как дождь, пропитывающий одежду, как ржавчина, разъедающая детскую площадку, как фронт пониженного давления, постепенно покидающий Корейский полуостров. И все мои тревоги были под стать моему возрасту. Их было больше, чем хотелось бы, но ровно столько, сколько положено.