Девушка конец света

Однако вскоре выяснилось, что комедиант вовсе не собирался идти с похищенными деньгами в казино. Утром следующего дня координатор корейской стороны с двумя американскими полицейскими поехали в пустыню, которая протянулась на двадцать пять миль вдоль скоростного шоссе от Лас-Вегаса к Лос-Анджелесу, чтобы осмотреть машину, арендованную накануне, а теперь лежавшую вверх тормашками в той самой пустыне. По пути полицейские передали корейцу документы, обнаруженные в перевернувшейся машине, и заодно поинтересовались, что стало с боксером, проигравшим бой за день до этого. Просматривая документы, в которых кроме имени ВОК NAM AHN был также указан адрес двухэтажного дома, вероятно уже перешедшего к другому владельцу, студент ответил: «Наверное, он уже умер». Машина вверх дном лежала между древовидными стволами растения, известного как дерево Джошуа. Ее капот был направлен вглубь пустыни, настолько безжизненной, что можно было легко поверить, будто перед вами лунный пейзаж. Поскольку пятидесяти тысяч долларов в машине не обнаружилось, то полицейские предположили, что грабитель отправился на попутках дальше по шоссе. Однако их помощник, кореец, поднял очки комика, валявшиеся рядом со свежими следами, ведущими в пустыню, и засомневался, действительно ли тот уехал автостопом. Словно не веря сам себе, молодой человек вглядывался в желтую пустыню, залитую ярким утренним солнцем, и не находил сил сказать полиции, что человек, который даже в очках едва различал что-то впереди себя, похоже, ушел вглубь пустыни.

14

Мы сидели бок о бок в библиотечной студии и слушали голоса, записанные на диск, который Ан Ми Сон прислала вместе с письмом. Запись начиналась с реплик ее отца, которые она скопировала с видеопленки. Например, «Пока, воздушные змеи! Я лечу на Луну!» или «Ничего смешного». А потом последовали рассказы очевидцев — людей, которые в 1982 году ездили в Лас-Вегас вместе с боксером: переживший несколько банкротств и возвращений в бизнес, имеющий восемь судимостей за мошенничество «молодой президент», а теперь уже седой водитель сеульского такси; тренер, который до сих пор каждый год, что бы ни случилось, десятого октября ел жареные говяжьи ребрышки в память о покойном боксере, который, в отличие от своего наставника, очень любил это блюдо; вернувшийся из заграничной стажировки и теперь работающий в корейском университете профессор, — все они поделились своими воспоминаниями. Она не отредактировала ни единой записи голосов этих людей, рассказывающих об ее отце.

Она оставила не только такие реплики, как, например: «Вам, наверно, горько будет это слышать, но я считаю вашего отца своим врагом. С тех пор как он это сделал, моя жизнь пошла наперекосяк» или «Ну, был такой. Приехал вместе с директором. Больше ничего не могу сказать». Но кроме того она оставила на записи звук ревущих моторов, работающих автоматов, чужой разговор, хорошо различимый где-то в отдалении, чьи-то быстрые шаги, скрип открывающихся и закрывающихся дверей, звон телефона, надрывающегося в одиночестве. Иногда подолгу вообще ничего не было слышно. Тогда мы тихо сидели с директором Ли и ждали, пока снова зазвучит чей-нибудь голос или послышатся звуки происходящего вокруг. Во время одной из таких пауз я смотрел на солнечный свет, пробивающийся через закрытые жалюзи, и слышал голоса детей, удалявшихся по переулку. Я подумал, что действительно речь людей, то умолкавших, то снова начинавших говорить, звучала одиноко и немного тоскливо. Некоторое время я слушал запись, закрыв глаза, а потом спросил у директора Ли: «Ничего, если я выключу свет?» Нажимая на кнопку на своих наручных электронных часах, директор поинтересовался: «А что в комнате уже темно?» Очевидно, он не расслышал моего вопроса. Часы женским механическим голосом составили предложение: «Точное время шесть часов тридцать пять минут вечера». «Нет, свет сейчас включен, и я спрашиваю, можно ли его выключить», — пояснил я. «Да мне-то все равно», — ответил директор.