Девушка, которая ушла под лед

Трой глянул на маму, затем на блюдо с креветками.

– Точно тебе говорю: гадость. Не соглашайся ни при каких условиях, – сказала я.

Мама попыталась отвесить мне шутливый подзатыльник.

– Ну что ж, эгг-ног – великолепный выбор, – произнес Трой.

С улыбкой мама пошла наполнять ему стакан.

– Мое дело – предупредить.

Трой улыбнулся в ответ, но смотреть на него было больно. Я не стала спрашивать, что случилось. Случилось. Он отмечает Рождество с чужими людьми.

Мы ели запеченную ветчину с начинкой, банановый хлеб, картофельное пюре, зеленые бобы. Трой говорил только «пожалуйста», «спасибо», «передайте, пожалуйста, соль» – и больше ничего. Родители же старательно пытались вовлечь его в беседу.

– Ты местный, Трой? – спросил отец.

– Нет, я из Сан-Диего.

– Тогда, наверное, наша погода – для тебя настоящий стресс.

– Дилани говорит, ты живешь с друзьями. Ты из-за них сюда переехал? – спросила мама. Да она выуживала из него информацию о жилье!

Трой улыбнулся мне: учуял, что я успела соврать. Я вспыхнула, но он ответил не моргнув глазом.

– Нет, мы раньше не были знакомы – в школе подружились.

Мама что-то там прокрутила в голове и, видимо, осталась довольна ответом.

– И как тебя занесло в нашу глухомань?

– Просто после всего, что случилось, мне надо было уехать. Чтобы не ловить на себе взгляды людей. Поэтому я уехал настолько далеко, насколько можно уехать без паспорта.

Мама одарила его именно таким взглядом, который он должен был ненавидеть. Папа откашлялся и спросил:

– А где ты работаешь?

– В доме престарелых. В городе. А вечером учусь на медбрата.

– Ты молодец. Надо много сил, чтобы не забросить учебу. Мама Дилани тоже училась после работы.

– Работать в таком месте – нужен особый склад характера, – заметила мама. – Как ты решился?

Трой вилкой гонял по тарелке бобы.

– Не люблю, когда люди страдают.

Мама отложила вилку:

– Трой, у тебя есть наш телефон. Если что-то будет нужно, звони мне. По любому поводу. Хорошо?

Он внимательно посмотрел на маму. Прочитать его взгляд я не могла.

– Спасибо, мэм.

– И перестань называть меня «мэм». Меня зовут Джоанна. Все друзья Дилани так меня называют. Рон, убери со стола. Пироги почти готовы, и Мартины скоро будут.

О, Мартины… Папина секретарша с семьей. Две болтливые четырнадцатилетние девицы, как две капли воды похожие на мать, на которой всегда тонна макияжа.

Папа собрал посуду. Трой сидел, уставившись на белоснежную скатерть. Затем он вскочил, резко отодвинув стул, пересек комнату.

– Миссис… Джоанна, извините, но я должен уйти. Ребята, с которыми я снимаю квартиру, организуют обед в складчину. Помните, я говорил? И я обещал им, что вернусь.

– Конечно, – медленно произнесла мама. – Никаких проблем. Счастливого Рождества!

Она притянула его к себе и крепко обняла – что бы я там ни думала о своей матери, она иногда точно знала, как надо поступить. Сейчас был как раз такой случай.

Трой ушел, не глянув на меня. Схватил куртку и вылетел на улицу, впустив поток ледяного воздуха, который пронизал меня до костей. Через окно я смотрела, как он сидит в машине, запрокинув голову и выпуская облачка белого пара, тающие под крышей машины. Я подумала о стариках, которым он помогает, когда им так плохо. Схватила пальто, вставила ноги в сапоги.

– Дилани, пусть он идет, – сказала мама.

Я вбежала на кухню, быстро завернула в фольгу один из пирогов – горячий, пальцы обжигает – и пролетела через гостиную.

– А почему он должен страдать? Особенно сегодня? – бросила я. Мама попыталась задержать меня, но папа взял ее за руку. Они отпустили меня.

– Ну, и чего ты ждешь? – спросила я, плюхнувшись на переднее сиденье. – Пирог стынет.

Трой уставился на меня с открытым ртом. Затем расплылся в улыбке и завел мотор.

Пирог мы ели у него дома, стоя в кухне, если ее можно было так назвать. Вернее, я ела. А он смотрел на меня. Наконец я пришла в себя и остановилась.

– Съешь завтра, если сегодня не лезет. Просто разогреешь в духовке при ста восьмидесяти градусах, – проинструктировала я.

– Я умею готовить.

– О…

Схватив тряпку, висевшую на кране над мойкой, я начала вытирать воображаемые пятна на столешнице. Трой стоял прямо за мной – я чувствовала и поэтому терла еще усерднее. Интересно, мама тоже постоянно надраивает пятна, потому что не знает, что делать дальше?

– Думаю, уже достаточно чисто, – сказал Трой, накрывая мою ладонь своей.

Я медленно убрала руку и принялась теперь в другом месте.

– Еще немного, – ответила я.

Я чувствовала, что он смотрит на меня, что я вся пунцовая, что он слышит, как у меня стучит сердце. На всю квартиру. Потому что кроме нас в квартире никого не было. Только мы вдвоем.

– Не могу понять, почему ты себя так ведешь: знаешь, что я собираюсь тебя поцеловать, и нервничаешь или знаешь, что я собираюсь тебя поцеловать, и не хочешь этого.

Я нервно хихикнула, не поднимая глаз:

– Ты собираешься меня поцеловать?

– Конечно. Ты же знаешь, что нравишься мне. Знаешь, что нужна мне.

Я резко развернулась к нему и стояла, опершись на столешницу.

– Нужна тебе?