Не знаю, почему шрамы так очаровывают парней, но факт остается фактом: они привлекательны, и я ничего не мог с этим поделать. Не мог заткнуться, пусть и прекрасно понимал, что тему лучше закрыть. Я смотрел, как она перевернула камень. Под ним ничего не оказалось. Но она все проделала правильно и не замутила воду. Я подумал: она само совершенство.
Она пожала плечами.
— Парочка. Этот самый большой.
— Можно посмотреть?
— Нет. Не думаю.
Она засмеялась и эдак по-особому на меня посмотрела. До меня дошло, и я ненадолго заткнулся.
Она перевернула еще один камень. Ничего.
— А она сильная была? Авария.
Мэг не ответила, и я ее за это не винил. Я почувствовал, как нелепо, и глупо, и беспардонно это прозвучало, как только открыл рот. Я покраснел, но она этого, к счастью, не видела.
А потом она поймала.
Камень откатился в сторону, и рак задом наперед заполз оттуда прямо в банку, и все, что нам оставалось сделать — вытащить ее.
Она слила немного воды и наклонила банку к свету. Вы бы видели, как красиво раки отливают золотом. Рак задрал хвост, поднял клешни, и гордо зашагал по дну банки, высматривая, с кем бы подраться.
— Поймала! — воскликнул я.
— С первой попытки!
— Здорово! Какой здоровый!
— Давай бросим к остальным.
Она медленно слила воду, чтобы не потревожить рака, и когда воды осталось на дюйм или около того, шмякнула его в большую банку. Парочка, что уже сидела в банке, быстро освободила ему место. Это было хорошо, потому что иногда раки убивают друг друга, да, убивают себе подобных, а те двое были совсем еще малыши.
Вскоре новенький успокоился, и мы уселись понаблюдать за ним. Он обладал некой первобытной, смертоносной красотой. Панцирь очень красивого цвета и гладкий-прегладкий.
Я сунул было палец в банку, чтобы снова его раздразнить.
— Не надо.
Ее рука очутилась на моей. Холодная и нежная. Я вынул палец.
Предложил ей пластинку «Ригли», и взял одну себе. Потом мы немного помолчали и слушали ветер, что со свистом носился в высокой траве у берега и шелестел в кустах у реки, полной вчерашнего дождя. Молчали и жевали.
— Ты же их отпустишь? Обещаешь?
— Конечно. Я всегда отпускаю.
— Хорошо.
Она вздохнула и поднялась на ноги.
— Мне пора. Нам надо пройтись по магазинам. Но сначала я хотела тут осмотреться. У нас там, понимаешь, лесов не было. Спасибо, Дэвид. Было здорово.
Она была на полпути к берегу, когда я решил ее окликнуть.
— Эй! Куда пора? Куда ты идешь?
Она улыбнулась.
— Мы живем у Чандлеров. Сьюзен и я. Сьюзен — это моя сестренка.
Тут и я подскочил, словно меня дернули за невидимую нитку.
— У Чандлеров? У Рут? Мамы Донни и Уилли?
Мэг добралась до берега, повернулась и уставилась на меня. И что-то в ее лице внезапно изменилось. Появилась настороженность.
Это меня остановило.
— Ага. Мы — троюродные. Я Рут вроде как племянница.
Ее голос мне тоже показался странным. Безразличным — словно кое-что мне знать не следовало. Словно она говорила мне одно, и в то же время скрывала другое.
На миг это привело меня в замешательство. Думаю, она тоже смутилась.
Я впервые видел, как она смущалась. Даже если принимать во внимание ту историю со шрамом. Но я не стал беспокоиться.
Потому что дом Чандлеров стоял рядом с моим. Следующий справа.
А Рут… Рут была крутая. Пусть даже ее дети бывали порою теми еще придурками. Рут была крутая.
— Эй! — сказал я. — Мы соседи! Мой дом рядом, коричневый такой.
Я проследил, как она поднимается по берегу. Добравшись до вершины насыпи, она обернулась, и улыбка, и тот чистый, открытый взгляд, как тогда, когда мы сидели на Скале, снова к ней вернулись.
Она помахала ручкой.
— Пока, Дэвид.
— Пока, Мэг.
Класс, подумал я. Невероятно. Я снова ее увижу.
То была первая подобная мысль в моей жизни. Теперь я понимаю.
В этот день, на Скале, я лоб в лоб столкнулся со взрослением в лице Мэган Лафлин, незнакомки двумя годами старше, незнакомки с сестрой, секретом и длинными рыжими волосами. Это показалось мне настолько естественным, что я совсем не волновался и даже был весьма доволен встречей, не говоря уже об открывшихся возможностях. Когда я думаю об этом, я ненавижу Рут Чандлер.
Рут, ты в ту пору была великолепна.
Я много о тебе думал — нет, я тебя изучал, да, я зашел так далеко, я зарылся в твое прошлое, и однажды припарковался у обочины Говард-авеню, возле того самого офисного здания, о котором ты так часто нам рассказывала, где ты вела свои чертовы делишки, в то время как наши парни сражались с Гитлером на Войне Во Имя Конца Всех Войн, Часть Вторая[4] — у того места, где ты была крайне необходима, до тех пор, «пока солдатики не поперли домой» — так ты говорила, да? — и ты вдруг не вылетела с работы. Я припарковался там, а здание оказалось совсем заурядным, Рут. Оно выглядело запущенным, унылым и скучным.
Я ездил в Морристаун, где ты родилась, и там тоже ничего не было. Разумеется, я не знал, где стоял твой дом, но не увидел ни твоих великих несбывшихся надежд, рожденных здесь, в этом городке, не увидел богатства, которым тебя осыпали родители, не увидел твоего безумного разочарования, ничего не увидел.