И повсюду витал их йодистый запах, смешанный с запахом влажной земли и свежескошенной травы.
Рупор оттолкнул камень и залез рукой в банку. Вытащил оттуда червяка, потом еще одного, и швырнул к муравьям.
С высоты трех футов, будто бомбу сбросил.
Муравьи в долгу не остались и сразу вцепились в нежную розовую плоть. Черви задергались, заизвивались.
— Ну ты больной, Рупор, — сказал я. — Точно больной!
— Там я еще черных нашел, — сообщил он и указал на крыльцо. — Таких, знаешь, больших. Соберу их и подброшу к этим. Устрою муравейную войну. Поспорим, кто победит?
— Красные победят, — сказал я. — Красные всегда побеждают.
Тут я знал, о чем говорю. Красные муравьи — лихие вояки. Эта игра тоже не была для меня в новинку.
— У меня есть другая идея, — сказал я. — Давай ты руку к ним сунешь? Типа ты сын Конга.[5]
Он посмотрел на меня. Бьюсь об заклад, эта идея заставила его призадуматься. Потом улыбнулся.
— Не-а, — сказал он. — Что я, дурак что ли?
Я встал. Черви все еще извивались.
— Пока, Рупор, — сказал я.
Я поднялся на крыльцо, постучался дверь и вошел.
Донни растянулся на диване в одних мятых боксерских трусах. Он был всего на три месяца старше меня, но гораздо крупней, а теперь, в последнее время, пошел по стопам брата, Уилли-младшего, и начал отращивать изрядное брюшко. Зрелище было не из приятных, и я подумал, где же сейчас Мэг.
Он посмотрел на меня поверх выпуска «Пластикмэна». Лично я завязал с комиксами, когда в пятьдесят четвертом над ними установили цензуру и перестали выпускать «Паутину тайн».
— Как дела, Дэйв?
Рут недавно гладила. Доска стояла сложенной в углу, а в комнате висел острый мускусный аромат чистой горячей ткани.
Я осмотрелся.
— Хорошо. Где все?
Он пожал плечами.
— В магазин пошли.
— Уилли — в магазин? Шутишь?
Он захлопнул книжку и встал, улыбаясь и почесывая подмышку.
— Нет. Уилли в девять часов к зубному. У него дырка в зубе. Офигеть, да?
Донни и Уилли-младший родились с разницей в полтора часа, но волей случая Уилли достались очень слабые зубы, а Донни — нет. Уилли постоянно зависал у зубного.
Мы засмеялись.
— Говорят, ты уже ее видел.
— Кого?
Донни посмотрел на меня. Вообще-то, я никого дурить не собирался.
— А, кузину твою. Да. Возле скалы. Она поймала рака с первой попытки.
Донни кивнул.
— Да, она ничего, — сказал он.
Восторженной похвалой такое не назовешь, но для Донни — а особенно если Донни говорил о девчонке — эта фраза выражала глубокое уважение.
— Ладно, — сказал он. — Погодь, я оденусь. Пойдем посмотрим, как там Эдди поживает.
Я застонал.
Из всех ребят на Лорел-авеню Эдди был единственным, от кого я старался держаться подальше. Эдди был псих.
Помню, как-то играли мы на улице в бейсбол, и тут пришел Эдди. Обнаженный до пояса и с большой черной змеей в зубах. Живой. Дитя природы. Бросил ею в Рупора, тот заорал. Потом — в Билли Боркмана. Короче, он поднимал ее и швырял во всех, гонялся за нами, размахивая ею, пока змея от постоянных падений не окочурилась. А с дохлой было не так весело.
С Эдди бед не оберешься.
В представлении Эдди веселиться — значит, вытворять что-то опасное или незаконное. Желательно, чтобы и опасное, и незаконное сразу — ходить по балкам недостроенного дома или обстреливать яблоками-дичками с моста машины — желательно при этом еще успеть унести ноги. Если попался ты — это весело. Попался он — тоже весело.
Линда и Бетти Мартин клялись, будто видели, как он откусил голову живой лягушке. Кто бы сомневался.
Его дом находился на противоположной стороне улицы, наверху. Том и Лу Морино, жившие рядом, рассказывали, что его без конца избивает отец. Практически каждый вечер. Матери и сестре тоже доставалось. Помню его мать, крупную, добродушную женщину с грубыми руками крестьянки, помню, как она пила кофе с мамой у нас на кухне и плакала, а под глазом у нее сиял громадный отекший синяк.
По словам отца, на трезвую голову мистер Крокер был нормальный мужик, но как напьется — пиши пропало. Не знаю, так оно или нет, но Эдди унаследовал отцовский характер, и мог проявить его в любую минуту. В таких случаях, он тут же хватался за палку, за камень, а то и с голыми руками лез. У нас у всех были шрамы. Мне влетало не один раз. Так что я старался обходить его стороной.
Но Донни и Уилли он нравился. С Эдди было весело, этого не отнимешь. Хотя даже они знали, что Эдди — псих.
И рядом с Эдди они тоже лишались рассудка.
— Знаешь что, — сказал я. — Я тебя провожу. Но сам не пойду.
— Эй, ну ты чего.
— У меня дела.
— Какие дела?
— Просто дела.
— И что делать будешь? Домой пойдешь, мамочкины пластинки слушать? Перри Комо не наслушался?
Я посмотрел на него. Он знал, что это уж чересчур.
Мы все тащились с Элвиса.
Он рассмеялся.
— Как знаешь, чувак. Обожди минутку. Ща вернусь.
Он пошел в свою комнату, и мне стало интересно, как они устроились, ведь теперь у них жили Мэг и Сьюзен; кто где спит? Я подошел к дивану и взял «Пластикмэна». Полистал и положил на место. Потом я пошел в столовую, где на столе было разложено чистое белье, а оттуда — на кухню. Открыл холодильник. Еды там было, по обыкновению, на целый полк.
Я крикнул Донни: