Девушка не нашего круга

Трипольская-младшая вообще после своего полета, когда помчалась вместе с Еленой Анатольевной сначала на самолете в Кубанск, а потом на частнике в Казацк, а после сопровождала бесчувственного Артема в столицу, слегка в своей безудержной помощи остыла. Кудряшова-старшая за это не корила ее даже в мыслях: восемнадцатилетняя девочка! Спасибо хотя бы за то, что поддалась первому порыву, кинулась к умирающему и так много сделала, помогла! Правда, слегка царапнуло, что произошло это охлаждение – как казалось Елене Анатольевне, – после того, как светило, описывая перспективы, возможные после операции, упомянул, наряду с полным выздоровлением и самым трагическим, еще и промежуточный вариант – но который юной деве мог показаться хуже смерти. А именно: серьезные повреждения головного мозга, которые способны привести к существенным дефектам личности. «Возможно все, – рокотал профессор, – включая полную неподвижность или деменцию».

«Конечно, – думала Кудряшова, – одно дело – кинуться, выручить, спасти! Договориться, довезти, просидеть около кровати парочку ночей! На подобный героизм молодость способна. Но вот бесконечно быть рядом в нелегкий период выздоровления, а пуще того, если, не дай бог, операция пройдет не совсем успешно и понадобится долго-долго выхаживать – на это никакая посторонняя женщина не способна, только мать. Поэтому – нет, нет, я девочку понимаю и не осуждаю. Но если все пройдет хорошо и Темочка поправится и восстановится, лучше невесты ему не представить: умная, дельная, красивая, из хорошей семьи, семьи друзей, нашего круга».

От кофе и от волнения сохло во рту, и в следующий раз она взяла в автомате не стаканчик горячего стимулирующего, а ледяной воды без газа. Время шло к часу дня; они договорились с профессором, что сразу же после операции он позвонит на мобильник Елены Анатольевны. Она, правда, не смогла выдержать напряженного ожидания и, против уговора, дважды набирала его сама – но бесполезно: телефон абонента был выключен. И вот ровно в тот момент, когда она, обернувшись к автомату, открыла бутылочку с водой и подносила ее ко рту, сзади послышались шаги. Женщина быстро обернулась.

Он, ее нынешнее божество, властитель всех ее мыслей, профессор и оперирующий хирург, уже успевший переодеться из операционных одежд в обычный белый халат, поспешал к ней через вестибюль. Вид у него был непроницаемый, однако по каким-то мельчайшим деталям – полуулыбке, надежно спрятанной в уголке его рта, легкому отпечатку благости, что проступал сквозь морщинки усталых глаз, важной и даже отчасти самодовольной походке – она поняла, что, кажется, все прошло хорошо. Но не могла в это поверить. Рванулась к нему чуть не бегом – как школьница, детсадовка к долгожданному подарку. Забытая бутылка воды вырвалась из рук, плюхнулась, покатилась на боку, расплескивая содержимое. Профессор ловко нагнулся, подхватил воду, поднял. Галантно подал:

– Елена Анатольевна, это ваше.

– Ну?! Как?! Как все?!

– Что я вам могу сказать? Операция прошла в целом по плану. Все хорошо, сейчас больной в реанимации, отдыхает. Ближайшее время покажет, насколько головной мозг сумеет восстановить свои функции после нашего вмешательства. Но организм молодой, не отягощенный сопутствующими заболеваниями и вредными привычками, будем надеяться на благоприятное развитие событий.

И такое невыразимое счастье охватило Елену, такое облегчение и радость, какого она не испытывала, наверное, никогда в жизни – за исключением, пожалуй, момента, тоже связанного с Темочкой: когда после ночи мучений и боли в стокгольмском роддоме акушерка ласково сказала ей: «Поздравляю, у вас мальчик».

* * *

Когда Юля приехала к Насте в Москву, она в своих настройках в соцсетях разрешила делиться с друзьями своей геолокацией.

Таким образом, все триста одиннадцать человек, числившихся ее френдами, оказались оповещены о том, что она находится в Москве.

Но ее, откровенно говоря, не интересовали или почти не интересовали триста десять человек из этого списка.

За исключением одного.

Но он, этот один, тоже, кстати, заметил изменившуюся геопозицию Юли.

И сделал соответствующие выводы.

* * *

Когда они с Юлей расстались в станице Красивой – быстро, мило и безболезненно, без ссор и упреков, – Андрей воспринял это с облегчением. Еще один курортный роман был благополучно завершен – безо всяких неприятных последствий.

Но потом он вернулся в столицу, закрутился в обыденной рутине – и стал все чаще ловить себя на мысли, что думает о Юле, вспоминает о ней.

Ему нравилось (и теперь вспоминалось, как безвозвратно утерянное) ее простосердечие, смешанное в то же время с недюжинным кокетством. Ее простота – в сочетании с очевидным умом и довольно широкими познаниями. Наконец, какая-то незамутненность и чистота ее реакций (он не мог сформулировать, в чем конкретно это выражается, но тем не менее). Все это чудесным образом дополнялись открытостью и даже жаром, который она проявляла в интимных отношениях.