Девушка, не умеющая ненавидеть

– Вот, познакомьтесь, это Григорий, а это – моя подруга Лариса, – щебетала моя ласточка, близкая от счастья к обмороку. Рядом с Григорием она на глазах преображалась, словно наполняясь здоровой кровью и силами.

Мы познакомились, я хотела оставить их одних в комнате, чтобы они имели возможность побыть вдвоем, поговорить. Но предполагаемый сценарий вечера был скорректирован еще одним неожиданным звонком в дверь.

Мы с Тамарой переглянулись: сейчас-то мы с ней чувствовали себя надежно защищенными в обществе ее преданного друга, а потому никого и ничего не боялись. Ни «викинга», ни страдающей расстройством психики Нины.

– Этот звонок… Гриша, мне нужно тебе очень многое рассказать… – прошептала, заглядывая в глаза своему любимому, Тамара. – Дело в том, что это может быть Виктор… Он, кажется, как-то связан с моей сестрой, Ниной… Уф, даже не знаю, с чего начать. Давай мы откроем, а там решим…

– Если вы не возражаете, я сам могу открыть дверь, – с интригующей улыбкой Григорий подошел к двери. – Доставайте-ка свои закуски! Где там ваши гуси, пироги?

Тамара медленно повернула голову, взгляды наши встретились. Что происходит? Какие закуски? Откуда ему известно о пирогах и гусях?

Дверь открылась, и вошел Виктор. Мужчины пожали друг другу руки.

Они были знакомы!

– Думаю, что теперь пришла пора вам все объяснить, – сказал Виктор, приблизившись ко мне и поцеловав меня в щеку.

Я без слов достала из кармана пистолет.

22. Маша. Январь 2015 г.

Рисунок на обоях был знаком, золотистая полоска с вкраплением белых розочек. Да и светильник в форме лилии, сейчас мерцавший в полумраке своими блестящими гранями, я тоже видела, и часто. Сердце мое медленно, но верно наполнялось теплой радостью от тех ассоциаций, с которыми был связан этот визуальный ряд увиденного мною. Ну, конечно же, это был дом, тот самый дом, в котором жил он. Вот только как я здесь оказалась? И почему лежу на полу?

Я снова закрыла глаза и попыталась вспомнить, какой сейчас месяц. Кажется, зима. Январь? Я вспомнила – заснеженный сад. И холод. А потом что было?

Во рту оставался привкус какой-то приторной ягоды. И я знала эту ягоду, да только не могла вспомнить ее название.

Тело затекло, я попыталась пошевелиться, приподнялась на локте, оглянулась.

Я лежала на полу в прихожей, прямо на коврике перед входной дверью дома Соболевых.

Коврик был желтоватый, мягкий, с розовыми узорами.

Что я делаю в этом доме? Как здесь оказалась? Что вообще со мной?

Я поднялась и, пошатываясь, добрела до первой двери, заглянула в комнату. Ну, да, это была гостиная, та самая гостиная, где мы собирались иногда с нашими друзьями, чтобы посидеть вместе, поужинать, поиграть в карты. Темно-зеленые шторы, заиндевевшее окно, за которым голубые, припорошенные снегом ели. Сумерки. И очень тихо.

В центре, рядом с ножками стола, на паркете лежало тело. Женщина в темных брюках и белом свитере, окрашенном в области груди, из которой торчал нож, алой кровью. Картинка из фильма ужасов. Если бы не лицо. Лицо, которое преследовало меня с тех самых пор, как я увидела ее, катающуюся на качелях, на мониторе его компьютера.

Странным было то, что на мне почему-то оказалась пижама, а сверху наброшен халат. Он распахнулся, и мне было холодно. Я посмотрела и увидела, что и моя пижама, полудетская, в розовых слониках, и мой темно-зеленый халат тоже забрызганы кровью. Эта подсыхающая кровь холодила мою кожу и делала мое пребывание в этой комнате невыносимым, нереальным.

Тамара была отвратительно мертва. И даже мертвая она вызывала во мне панический ужас. Словно в любую минуту могла подняться и походкой зомби из компьютерных игр, как слепая, выставив перед собой руки с растопыренными пальцами, направиться в мою сторону.

Я не помнила, как такое могло получиться, что я все-таки привела свой приговор в исполнение. Уравновесила мои страдания с ее страданиями.

Тишина ломила уши. Казалось, стены дома сдавливают меня и мешают дышать. А еще очень сильно болела голова.

И тут я вдруг вспомнила, бросив взгляд в окно, как бежала сюда, на горящие окна, в надежде встретить Гришу.

Точно! Он же напоил меня чаем! С малиной! Вот откуда этот сладкий малиновый вкус.

– Гриша! – крикнула я что было сил и развернулась, чтобы выбежать из гостиной, переполненной смертью. И тотчас застыла, пораженная тем, что увидела. По левую сторону от двери, прислонившись к стене, сидел, опустив голову, он. Мой Гриша. Горло у него было перерезано, его светлый свитер стал красным от крови.

Мне стало нечем дышать, я закрыла лицо ладонями и закричала так сильно, как только могла. О чем был этот крик? Это была моя боль. Боль той распирающей меня пустоты одиночества, что не смог заполнить ни один мужчина в моей жизни, кроме единственного, никогда не принадлежавшего мне. И даже сейчас, когда он находился совсем рядом со мной, он принадлежал ей, женщине, по воле случая рожденной моей матерью. Только и было у нас с ней общего – утроба нашей непутевой и эгоистичной матери. Все!