Я повернулась и снова увидела ее. Значит, я все-таки сделала это. Мама Клава не успела, убитая перитонитом, а я, значит, смогла это сделать. В сущности, это было единственно правильное решение. И не надо мне было придумывать и организовывать этот сложнейший в исполнении план с тюрьмой, надо было покончить с этой хищницей сразу, как только мне стало известно об ее связи с Гришей.
Это Вик спутал мне все карты. Сказал, что мои эмоции выдадут меня, что я не смогу лишить ее жизни, не оставив следа. Что это очень трудно. А сам он не хотел впутываться в это дело. Вот так и родилась идея посадить Тому в тюрьму. Я была уверена, что за то время, что она там пробудет, я сумею приручить Гришу к себе, что мы с ним к моменту освобождения Тамары уже будем вместе. Но я просчиталась. Хотя мне многого удалось достигнуть. Одно то, что я с помощью нехитрых трюков с фотографиями, расставленными в моем доме, заставила ее поверить в то, что Гриша – мой муж и отец моих сыновей.
Ее глаза, наполненные удивлением, ужасом и страхом в тот момент, когда я вызвала полицию и сдала ее как грабительницу, – часто снились мне…
Ну все. Теперь-то все кончено. Ее нет.
Вот только я ничего не помню. Как все произошло?
Итак. Я пришла сюда, Гриша напоил меня чаем с малиной. Что было потом? А потом, я думаю, случилось то, чего я так ждала и боялась. В Чиверово приехала Тамара. По мою душу. Зашла в мой дом, я же оставила его открытым, а меня там нет. Уж не знаю, с чем она приехала, чего хотела. Поговорить? Отомстить? Убить? Увидеть Григория?
Возможно, она уже узнала, что Григорий мне не муж, а просто сосед. Увидела горящие окна в его доме, вошла…
Боже, ну, конечно! Я вдруг все вспомнила! Я же в очередной раз призналась Грише в любви… Он позволил мне сесть к нему на колени. Возможно, мы целовались… Или… Память снова захлопнулась, как черный ящик. Я даже потрясла головой, словно это могло помочь активизироваться моим мозгам.
В любом случае в этом доме произошло страшное. Кто-то из нас не выдержал. Кто набросился первый? Я? Или Тома? Думаю, что она. Копила в себе желание мести, а когда увидела меня, дала волю своим чувствам, схватила нож. Набросилась на меня. Я вывернула ее руку, нож выпал, я нагнулась за ним, Тома схватила меня за волосы… Может, от этого так болит голова?
А что в это время делал Гриша?
Мой мозг отказывался воспринимать его смерть. Он не мог умереть. Все это – другое измерение, даже не сон, а словно… предупреждение. Я сейчас проснусь, и окажется, что окна в соболевском доме не горят, и я дома. И Гриши не было! Денис с мальчиками уехали, а я снова уснула. В пижаме и халате.
Я опустилась на колени перед моим мертвым возлюбленным. И заскулила. Я вдруг представила себя собакой. Потом завыла. Закричала, пока не сорвала себе голос.
Но я так и не проснулась.
…Вероятно, Гриша бросился нас разнимать. Кто-то из нас – я или Тома – размахивал ножом, нанес ему смертельную рану… Ну, а после я убила ее.
Память, добрая и ласковая, заблокировала мое прошлое, как сейф. Чтобы я ничего не помнила. Не переживала вновь и вновь весь этот кошмар. Пусть я не помню. Зато остатки разума подсказывают мне, что только я виновна в этих двух смертях. И мне надо бежать. Я все равно уже им ничем не помогу. Все кончено. Мне нужо позаботиться о себе, о моей семье, о Денисе.
Я вскочила, кинулась на кухню, схватила полотенце (бросила взгляд на стол, чашка с остатками чая убедила меня в том, что часть из своего утреннего прошлого я все-таки запомнила верно) и принялась вытирать все предметы, ручки дверей, где могли остаться отпечатки моих пальцев. Затем я забрала и чашку, сунула в карман халата.
Когда я вышла на крыльцо, на улице уже стемнело. В окнах моего дома зажегся свет.
Как мне вернуться домой, чтобы никто из моих домашних не увидел кровь на одежде? Что я им скажу? Нет, об этом и думать нечего! Я должна переодеться. Но как? Во что? Вернуться в дом Гриши и попытаться найти там хоть какую-то одежду? Чьи-то старые джинсы, свитер?
Я повернула обратно, вошла в дом. Не чувствуя ног, миновала коридор, вошла в спальню, где когда-то спали в обнимку Гриша с Лидой (еще одно измерение, еще одна нелепость!). Мне нужен был шкаф с одеждой.
Я готова была уже открыть дверку шкафа, как сердце мое забилось, словно в предсмертной агонии: я услышала шум подъезжающей машины, затем как-то очень быстро захлопали двери, послышался топот ног…
В спальню ворвался человек в куртке, румяный, с серьезным и каким-то очень казенным каменным лицом.
– Ни с места! – прогремел он.
Послышались крики из той самой гостиной, где я оставила все свои мечты и надежды, провалившиеся в зияющую рану на горле моего любимого: люди, неизвестно откуда узнавшие об убийстве, обнаружили тела…
– В чем, собственно, дело? – спросила я человека с казенным лицом и, услышав свой голос, не узнала его.
– Вы подозреваетесь в убийстве гражданки Осиповой Тамары Александровны и гражданина Соболева Григория Яковлевича.
Произнесенные слова никак не хотели проникать в мое сознание. Они зависли в плотном и сухом воздухе протопленного дома.