Ларри кивает. Таким серьезным я его никогда еще не видела; теперь он гораздо больше походит на телохранителя, чем раньше. Это больше не тот веселый счастливый Ларри, к которому я привыкла.
– Думаешь, кто-то его туда подбросил? Какой-нибудь… спятивший поклонник или кто-то еще? С этого телефона были украдены мои фотки – те самые, которыми угрожали мне и моим друзьям.
– Знаю, Пенни. Я думаю, что телефон был у Дина все это время.
– Ой… – мой голос еле слышен. Если это правда, тогда, значит…
Но времени обдумать это у меня нет – я слышу, как Ной зовет меня по имени. Я хочу прямо сейчас рассказать ему свою теорию насчет телефона – но в последний раз, когда мы разговаривали, я только обвиняла его и спорила с ним. Так что сначала я должна выслушать Ноя.
Убираю телефон в сумочку – я еще успею с ним разобраться.
Сердце бьется миллион раз в минуту. Вот оно: все, что я навоображала себе и напридумывала, сейчас станет реальностью. Мне нужно успокоиться и сохранять хладнокровие.
Ной идет к нам, и мне хочется подбежать к нему и обнять – точно так же, как я подбежала и обняла Ларри, – но ноги примерзли к земле. Его, похоже, тоже – он остановился, не дойдя до меня нескольких шагов.
– Так, детки, я, пожалуй, вас оставлю, – говорит Ларри. – Но, Пенни, когда закончите, найди меня – чтобы я убедился, что ты в безопасности добралась до дома.
– Спасибо, Ларри. Ты лучший, – отвечаю я.
Ной улыбается мне, но в его улыбке явно читается напряжение.
– Привет. Пойдем поговорим куда-нибудь в тихое место? В концертном автобусе сейчас никого нет, можем пойти туда.
Киваю. Ной напоминает мне тусклую версию себя самого. Он улыбается, но я вижу, что в глазах его уже нет той жизни, которая всегда сияла и искрилась в них. Повисает странная, неловкая тишина, и в этой тишине мы идем к автобусу. Мне это не нравится. Мне не нравится, что мы не разговариваем. Это вообще не мы. Надеюсь, что в автобусе все будет иначе.
Ной предлагает мне сесть на диван – это то самое место, на котором я сидела, когда мы с Блейком играли в «Иксбокс». Он садится рядом и кладет руки на журнальный столик. Смотрит в окно – между двумя частями металлической ограды, окружающей парковку, есть промежуток, и в него видно, что происходит на фестивале.
Он улыбается.
– Ну…
– Ну… – улыбаюсь в ответ. – Как твои дела?
Ной мотает головой.
– Нет. Слушай, я терпеть не могу все эти светские формальности. Давай я сразу перейду к сути, можно?
Я киваю.
– Хорошо. Тогда первый вопрос, видимо, будет таким: почему ты тогда уехала? Почему ты не пришла и не попрощалась… хотя бы?
Чувствую, как сжимается горло, – беседа слишком быстро стала очень серьезной. Мысленно проклинаю Ноя за его американскую прямоту и мысленно же напоминаю себе, что, собственно, ради этого я сюда и приехала.
– Мне было бы слишком трудно попрощаться с тобой лицом к лицу. Когда я с тобой, очень трудно быть чем-то раздраженной, или недовольной, или грустной. Я думала, что между нами все кончено. Ты обвинил меня во лжи насчет Блейка, и это было… неправильно. Сам факт, что ты мог решить, Ной, что я способна на такое, просто чтобы привлечь твое внимание… Я была ошеломлена.
Смотрю на его лицо, но не могу перехватить взгляд. «Не падай духом, Пенни. Не падай духом».
– Ты права, Пенни. Это было неправильно. Мне надо было поговорить с тобой нормально и выслушать твои слова. Собственно, это одна из причин, почему я попросил тебя приехать сюда, когда ты вышла на связь. И по этой же причине я попросил кое-кого к нам присоединиться…
Он смотрит в пространство над моим плечом и кивает кому-то, стоящему прямо у меня за спиной. Быстро оборачиваюсь – и чуть не задыхаюсь: на верхней ступеньке автобусной лестницы стоит Блейк.
– Привет, Пенни, – говорит он. В голосе его заметно поубавилось обычной язвительности.
– Э-эм… привет, Блейк. – Скрещиваю руки на груди.
– Слушай, когда Ной сказал, что ты придешь сюда, я спросил его, можно ли мне тоже с тобой увидеться. Потому что я хотел попросить прощения за ту ночь в Париже. Если честно, я знаю, что это было неправильно, тебе наплевать, что я скажу или сделаю в свое оправдание, но я все-таки попытаюсь: я был пьян и ничего не соображал.
– Блейк…
– Подожди, это еще не все. Потом, после всего этого, я запаниковал. Да, я знал, что совершаю ошибку, но не хотел, чтобы Ной выгнал меня из группы посреди гастролей. Я не хотел терять работу и друга, поэтому и сказал, что ты сама ко мне пришла. Я думал, вы с этим разберетесь, а… я просто не подумал.
У меня пропадает дар речи. Горло совершенно окаменело.
– Серьезно?
– Я знаю, это была несусветная глупость.
Я никогда не могла да и не хотела верить Блейку, но на этот раз чувствую, что он скорее всего говорит правду. Но так легко простить его я не в состоянии.
Ной перехватывает мой взгляд.
– Он рассказал мне, как все было, когда в Стокгольме опять приперся пьяный в стельку. Боже, Пенни, знала бы ты, как я тогда разозлился… Когда он проспался, мы поговорили. По-крупному. Блейк признал, что у него проблемы. Так что он едет домой, чтобы с этим разобраться.