Читаем Девушка по имени Москва полностью

Девушка по имени Москва

— Чувствую — тема войны сегодня превалирует. Такая война нужна самому. Я про тебя. Именно такой войны тебе и не хватает. Я вижу, как тебя зае… одиночество. Тебе просто необходимо умножить его на Пи… Жизнь без «пи» ни в какие ворота не лезет, для мужика это крышка, это конец… без работы.

Мефодий скромно улыбнулся, но спорить не стал.

Кирилл вышел на бесконечную террасу, которая уходила в звезды на горизонте. Последние капли дождя гасли, ударяясь об землю.

— Люди слишком сильно зациклены на звездах. Только одни любуются их восходом, другие — падением, — показал пальцем в небо Мефодий, где поблескивало звездочками созвездие Кремль. — Цикличность — это закон Вселенной, все движутся по кругу — планеты, созвездия, цивилизации. Одни зациклены материально, другие — духовно, у первых избыток иньской энергии или женской, у других — янской, мужской. Чем дальше читаю, тем больше понимаю, что на Земле происходит черт-те что, нет ни мужчин, ни женщин, вся их энергия ушла куда-то в электричество. Есть только желания, гнев и ограниченность. И еще паркетчик, который циклюет полы.

— Полы?

— Да, полы. Женский, мужской — все одно. Ламинат. Взгляни на это:

— Где бы ты хотел жить?

— А есть выбор?

— Выбора нет, есть только выборы. Отдашь голос, потом ходи без него целых шесть лет. Кричи, доказывай, но кто тебя услышит, безголосого…

— А что кричать?

— Долой Лама.

— Лама-то здесь при чем?

— Это образно. Люди в стагнации, они прозябают. Прозябают все, даже президенты, зябко даже на теплом месте, это видно по инею на висках, — пригладил свои Кирилл.

— Вселенной холодно, взглянешь — мурашки по коже, — отвернулся от ночного неба Мефодий. У его синтетики сдохли батарейки, теперь она работала в режиме кондиционера.

— Опять ты переходишь на личное.

— А как тут не перейти? Похоже, темы личного характера и отношений постоянно пересекаются с политическими. По крайней мере мне так показалось, после того как я переработал всю информацию. Не могу уловить связи. Ты даже представить не можешь, какой вид имело все это первоначально. Сплошной поток мыслей.

— Северный или южный?

— Что? — явно был не в курсе событий Мефодий.

— Поток.

— Да какая разница? Я тебе говорю, когда я это увидел, подумал — дело труба, — начал выкручиваться он.

— Знаешь, что главное в этом потоке? Чья труба играет соло.

— Ты шеф, тебе виднее. Я лично духовые не очень люблю. Саксофон — еще куда ни шло, более-менее сексуально звучит.

— Вот и я о том же. Там, где нет секса, начинается политика, — покачал головой Кирилл. — Между ними вера и надежда.

— Кстати, вот что Фэ еще прислала.

— Эф?

— Ага, Надежда — Аджедан, еще скажи. А Амор — это Рома.

— А что, хоть род у человека появился. Знал я одного Рому, очень хорошо жарил шашлык, пока я не понял, что это не самое главное, — зевнул Кирилл, давая понять, что тема эта ему скучна, что он давно уже не ест мяса.

— А что главное?

— Главное в жизни не путать веру с надеждой. Веришь, веришь кому-то всю жизнь, а потом вдруг оказывается, никакая это не вера, а элементарная надежда.

— Элементарная — это ты хорошо сказал. Частица. Надежда состоит из элементарных частиц. Материализованные надежды образуют веру.

— А говоришь, нет творческого начала. Почти стихи. Может, тебе и правда надо книги писать, а ты здесь кактусы гладишь.

— Вот тебе лирика:

С желаниемНашим главным оружием в отношенияхМы стали обращатьсяКак с холоднымВсе осторожнееосторожны настолькоЧто даже забыли как целоватьсяБоимсяЛишний раз прикоснуться друг к другуНе говоря об объятияхВ самых безлюдных местахМы ищем людейКоторые могут ненарокомЗаметить насОбвинить в изнасилованииИх одиноких чувствНо нет никогоКому мы могли бы быть интереснымиЕще немногоНе будет и тех кто готов былС тобой во все тяжкиеКто готов был грешитьТорописьОбними покрепче подругуПодними ее на рукиПоцелуйВ самую маковкуПусть летитЕе крышаА за ней и твоя.

— Твои, что ли, стихи?

— С ума сошел?

— Ну а как еще, по-твоему, можно писать стихи, чтобы проникнуться? Сошел, потом вернулся в свою прозу жизни. Это же поэзия — ее ощущать надо.

— Смеешься? — посмотрел Мефодий на Кирилла, чтобы определить степень иронии в его словах.

Иронизатор зашкаливало:

— А что, хорошие стихи. Здесь такого полно:

Перейти на страницу: