Девушка по имени Москва

— Ты про краба? — посмотрел в благодарные глаза членистоногого Кирилл.

— Я про льдину.

— Знаешь, у меня друг недавно ушел, — отодвинул от себя клешню краба и запил святым духом Кирилл.

— Совсем? — тоже перевел дух Мефодий.

— Нет, на полтора года в Антарктику, — сделал еще глоток Кирилл. — В научно-исследовательскую экспедицию.

— Опять ледниковый период. Долго. За полтора года можно столько дров нарубить.

— Дрова в Сибири. В Антарктике только пингвины и снег. Абсолютная чистота.

— Я бы сказал — мерзлота. Хочешь начать с чистого листа? — намекнул на кипу бумаги в кабинете Мефодий.

— Как только с делами покончим, — понял его Кирилл.

— Дела никогда не закончатся. Каждый день — новое.

— А ты как хотел? Стоит только закрыть дело — сразу почувствуешь старость и одиночество.

— Без дела до тебя никому нет дела, — согласился с опасениями Мефодий. — Снова мы возвращаемся к одиночеству. Одиночество — это заказ времени. Раньше сбивались по двое из экономии, сейчас человеку уже незачем экономить: за тепло отвечает центральное отопление, за свет — просвещение, за влечение отвечает развлечение. Сейчас даже валюта у каждого своя. Дашь — Недашь, Веришь — Неверишь, Возьмут — Невозьмут. Мой тебе совет: делай добрые дела, тебе зачтется. Добывай криптовалюту, она единственная, которая в ходу на том свете, — улыбнулся Кирилл на полном серьезе.

— А я что, не делаю? — достал из-за пазухи сложенный листок Мефодий. Разложил, будто спальное кресло на столе: — Читай.

Напротив дома была огромная яма, которую я все не решался засыпать, и вот однажды машина, груженная песком, свалилась в кювет. Чтобы ее вытащить, песок пришлось разгрузить. Яма исчезла сама собой.

— Ты такой ерундой занимаешься. Плотским, не пора ли подумать о душе?

— Если кто-то торгует войной, я подумал: почему бы не торгануть миром? — Неожиданно лицо Мефодия раскраснелось в говядину. Тема мяса задела его за живое. — Всем миром, — по-дурацки рассмеялся он.

— Хорошая инициатива. Только давай без фарша, без котлеток. Не будем мешать все в одну кучу. В общем, я не о личном, я о духовном.

— Да кто захочет думать о духовном на пустой желудок? Это называется материализация. Это вчера нужно было хлеба и зрелищ, а сегодня мяса и чуда. Людям необходимо чудо. Надежда на чудо. Иначе так и будут стоять закрытыми. Как фасады, скрытые картоном, за картоном постоянный ремонт.

— А чей дом-то был? — снова вспомнил о письме Кирилл.

— Не знаю. В зале цвели лотосы. Это меня и подкупило. Йоги хотя бы мышечно тянутся к духовному, — налил себе еще духа Мефодий. Краб, чувствуя себя лишним, начал медленно сползать с блюда. Длинные клешни цеплялись за ножки стола, потом стульев.

— Добрые дела, значит? А наши стоят, — провожал взглядом краба Кирилл.

— Я даю людям надежду на чудо.

— На кухню пошел, обратно. Конечно, там теплее, чем в Тихом океане. И спокойнее. Японские рыбаки не достанут. — В этом момент поезд качнуло. — О, слышат, 3 балла, не более. Чувствуешь толчок? Земля на толчке, — снова разразился смехом Кирилл. Крепость духа ударила ему в голову. Юмор его крепчал с каждой минутой. — Вулканы выбрасывают пепел. Вот где чудо, Мифа. Не надо его придумывать. За нас уже все чудеса давно придуманы. И хватит демагогии, надеждами занимается Эсперанца. Пусть она сама разбирается со своими делами. Или она не справляется? — снова вспомнил стареющую Надежду Кирилл.

— Справляется, — усмехнулся чему-то про себя Мифа, но озвучивать не стал. «А когда у надежды застой, это уже не надежда, это уже безнадега». — Ну вот одно из писем:

Все мне подсказывало, что сегодня не надо кататься. Сначала две «скорых» на склоне. Потом трасса была закрыта под соревнования, я ждал пока она откроется. Только я собрался скатиться, приходит смс-ка, что не хотели бы вы пройти реабилитацию в нашем прекрасном санатории. Значит, вопрос с разрывом ахилла был решен заранее. Кто-то меня вел, подсказывал.

— Это все тот же с ямой?

— Ну да.

— Я же ему специально ахилл порвал, чтобы яму закопали, прежде чем он туда загремит.

— Что это значит? Значит, люди разучились слышать.

— А когда им слышать? Им некогда.

— Потому что они занимаются той же ерундой, что и ты.

— Они боятся.

— Как и я, как и ты. — Кирилл увидел в глубине вагона-столовой повара-японца, который тащил обратно вырывающегося из рук краба. Краб брыкался. Удары его клешней о пол напоминали игру на тарелочках. Японец планомерно добивал его половником по тыкве. Тыква у краба была, что на Хеллоуин, красная и твердая, с прорезями для глаз. — Самое мощное оружие — это страх.