Мефодий кивнул и посмотрел на проекцию женщины, что крутилась по часовой, и попытался ее остановить, чтобы крутануть в другую сторону. Для этого он даже закрыл глаза. И как будто что-то начало получаться: он увидел птицу, которая, сложив крылья, раскачивалась на ветке, вместо того чтобы летать. Открыл. Женщина неумолимо продолжала свое фуэте по часовой стрелке.
— Это откуда? — спросил Кирилл
— Из Питера. Правое полушарие.
— Ясно.
— Ты же вроде сам оттуда?
— Я? Может быть, но не уверен. А что значит «я больше»?
— Проверяешь?
— Просто спросил, — улыбнулся по-доброму Кирилл.
— Ты? Просто? — недоверчиво сверкнул глазами Мефодий. — Скорее всего то, что он выше всего, что здесь творится, и не согласен с тем, что творят.
— Ох уж этот правополушарный романтизм, — вздохнул Кирилл. — Все революции оттуда.
— Красивых всегда привлекали революции.
— Красивый, говоришь. Надо будет глянуть.
— Чудный город. Очень хочу еще раз по рекам и каналам.
— Сначала по крышам и чердакам, — кивнул на тележку с макулатурой Кирилл.
— Там красиво.
— Настолько, что можно два раза?
— Каждый раз как в первый, — обреченно улыбнулся шутке шефа Мефодий.
— На что похоже?
— Похоже на то, что передала Фэ:
— Ну а своими словами? Правым, правым. Развивай правое. Скоро только образное мышление поможет отличить роботов от людей.
Мефодий задумался и выдал:
— Сам придумал?
— Как тебе такое?
— Вкусно. По-флотски. Блюдо такое, ты в армии не был, тебе не понять.
— Вот еще:
— Ладно, уговорил. Слетаю на досуге.
Город вздрогнул. Полдень. Выстрел пушки заставил вспорхнуть со шпиля Петропавловки ангела, тот облетел крепость, снова прижался к шпилю к золотому пилону и, заправски провернув пару кругов, вспомнив об обязанностях, замер, уставившись на город. Краем глаза он видел, как в окне второго этажа филфака медленно подходила к концу вторая пара. Преподаватель, посмотрев на часы, словно не доверяя пушке, из которой каждый день город пытался покончить с собой, тем самым пытался стряхнуть романтический налет с обитателей Северной столицы.
Пытаться для любого представляло из себя пытку. Все знали, что пушка заряжена холостым, и никто не верил в серьезность намерений. С одной стороны, все это было похоже на фарс, чтобы пощекотать нервы «Авроре», с другой — кончились снаряды. Они экономили, не более одного в день. Часы ударили в ухо 12 раз, и это был нокдаун.
В этот раз выстрел достиг цели. Попали пальцем в небо, задели тучку. Питер зарыдал. Восстановленная путем круговорота воды в природе тучка обрушилась сверху ливнем, со всей своей страстью, будто решила напоить его любой ценой. Будто у того была жажда. Питер и жажда — две вещи несовместные. Словно кто-то подкармливал здесь облака, они налетали, забивали небо до состояния полной облачности.
Студенты заерзали на местах и начали потихоньку собирать в сумки свой скромный эпистолярный жанр. В кармане у Мефодия завибрировал телефон. Звонил Кирилл. Препод взял трубку.
— Выгляни в окно.
Мефодий нехотя подошел к стеклу.
— Видишь меня?
— Нет.
— Я тебе машу. С Петропавловки.
— Понял, «ну привет тебе, привет», — ответил ему классиком Мефодий. — «Пусть струится над твоей избушкой…»
— Слышь, хорош в меня из лиры палить. Я же по делу. Скоро у мира д.р. Пойдешь?
— Да, только подарка нет.
— У меня тоже нет, не знаю, что в таком возрасте дарят миру. У него же все есть. Может, войну?
— Было уже. Скучно.
— Значит, как всегда — «Бери настроение, не ошибешься». Ладно, что-нибудь придумаем.