Девушка по имени Москва

2. Догадываюсь, что было причиной такого общения в 18 лет.

Скажем так, твое умение поддержать беседу я отметил еще в наши дотыточные времена, в далеком июле.

Москва, да я, может быть, и с удовольствием что-нибудь попытался тебе рассказать, но не могу… Не могу вклиниться в этот поток сознания. „Остапа несло…“ И мне это очень нравится! Лишь бы „не пронесло“.

3. Уже говорил тебе, что в моей голове пока никак не соединится Софья-писательница и Сонечка-собеседница.

МОСКВА: 3. Написать проще, чем сказать, не будешь же тебе рассказывать „наисчастливейшие“ мгновения моей жизни и хлюпать в трубку носом, потому как сколько бы ни прошло времени — 5 ли, 10 ли лет, есть люди, которых не заменишь никем и ничем, а с того света, знаешь ли, не возвращаются, а бывает и возвращаются (не с того света, конечно) через лет так 10 разведённые, свободные, вырастившие детей, но, но, но… У меня уже у самой сын от другого „счастливчика“.

Люди, не люди, человеки, которые мне встречались, научили меня ценить КАЖДОГО, каждого человека, близкого мне по духу, человека понимающего и умеющего видеть не только красивую оболочку, но и содержание… поэтому каждое моё эссе выплакано, и за это тебе спасибо, потому как держать в себе столько всего не было больше сил…

МОСКВА: …каждый раз, когда посылаю тебе своё эссе, очень боюсь, что это будет последняя капля, которая переполнит чашу твоего терпения (((

НЬЮ-ЙОРК:

Соня! А не пора ли избавиться от скелетов в шкафу? Я, конечно, понимаю, что привыкла уже, вроде висят, не мешают. А с другой стороны, висят и место занимают. Да и польза от их нахождения довольно-таки сомнительная.

В общем, как сказал поэт, у тебя от предыдущей жизни сплошные шрамы на любовном фронте.

Не переживай. „Сил у меня — как у грузчика!“

МОСКВА: Даня, какой же ты затейник)))

За шрамы на любимом месте не волнуйся. Они все через хоть и через него остались на сердце. Вот как насмотрюсь, образуюсь, в смысле научусь, так и разберусь с последним и самым страшным своим Зомби…

2. Ну я в принципе стараюсь избавляться, остался один самый живучий Зомби (т. к. уже не помню, сколько раз пыталась его прикончить) — папа Пети — отношений никаких у нас, естественно, нет и быть не может, его даже в свидетельстве о рождении нет. Появление сего человека начинается с перевода ден. знаков 1 раз в 3–6 месяцев и просьб увидеться с сыном… последняя, может, и не совсем здравая мысль — заблокировать карточку и сказать ему: „Этот сброд и шатание надо прекращать совсем“, — и пусть ждёт звонка от сына, когда он захочет познакомиться со своим биологическим папой, со своей стороны, даю ч.с., что ничего плохого про папу Питера говорить не буду».

НЬЮ-ЙОРК: 1. И не говори, как затею бывалочи…

2. Н-да, и такие отцы бывают. Бог и дети им судья. У меня такой же «папа» был. Я его ни разу не видел. Зато с наследством до сих пор мучаюсь. Это я про отчество.

МОСКВА: 2. Дааа (((…Димка, оно-то понятно, что Бог и дети, первый уже достаточно его наказал, мы с одной девочкой тоже руки приложили, но за тебя пока мне приходиться ломать голову, и я очень-очень стараюсь держать нейтралитет…

А можно будет тебе набрать сегодня в 8.30–9.00, я как раз после зала приеду, или сейчас? Или ты занят?!

НЬЮ-ЙОРК: Простуда всё-таки действует, подавляет мозг.

Если у тебя есть желание и возможность, позвони в 20:30. Или сейчас.

МОСКВА: Йорк, а все-таки зачем тебе мое фото, а?!

Я вот не люблю самолюбованием заниматься, нет, но я, конечно, понимаю — эстетика и все дела, но… а как же богатый внутренний мир?

НЬЮ-ЙОРК: Начал писать, редактировал-редактировал, в итоге сокращу до минимума. Присылай, и тогда поговорим.

* * *

Мефодий.

Разве не хотелось тебе взять ее голую или в одежде, чтобы раздеть и целовать, куда глаза глядят, а если закрыты глаза, то губы. Губы лучше видят — куда. Чтобы слышать, как дыхание ее стало глубже. Именно там, на глубине души лежат словно глубоководные киты — чувства. Это страсти могут быть зарыты в груду неглаженого хлопка и немытого фарфора, а настоящие чувства — они глубоко, до них надо доцеловаться. Поцелуй — лучше всякого слова, он — мерило ее доверия к тебе. Ты слышишь частые шаги, это сердце ее, что ушло в пятки, любопытное, возвращается и остается где-то в середине живота. Там тепло. Теперь оно бьется быстрее, но равномернее, зная, что не будет разбито, не будет разочаровано ни при каких обстоятельствах, после… Оно наполняется влюбленностью так же быстро, как и влагой…

— Выключатель будете снимать? — отвлекла меня от письма штукатурщица.

— А надо?

— Не знаю.

— Сами сможете дальше?

— Хорошо, — выключил я письмо.