Девушка с хутора

Карповна рассказала, что в хуторе все вооружились, что даже дед Карпо выехал на боевом коне. «И такой суровый! И такой суровый!»—вздыхала она.—А Алешка Гуглий подобрал себе компанию—человек десять, и разъезжает по хуторам, грабит, убивает и сжигает большевистские хаты, не щадит ни детей, ни женщин. Марина угнала куда-то своих коней. Фенькина хата стоит раскрытая, окна выбиты, рамы выломаны.

— А Феня свою мать видела,—сказала Нюра.

Карповна вздрогнула. Опять встал перед ней призрак страшного часа, когда ее спросят: «А ну, скажи, как ты Рыбальчиху выдала?»

Под вечер Карловна снова вернулась на хутор, но не успела добраться до своей хаты как увидела группу казаков и казачек, столпившихся возле хуторского правления. Подстегиваемая любопытством, она не утерпела и поспешила туда же. Подойдя ближе, обомлела. На дереве, что стояло тут же у ворот, висел знакомый ей пожилой казак Левченко. Голова его с уже седеющей широкой бородой опустилась на грудь, руки были скру-18а

чены за спиной тонким кожаным ремешком. Тут же, недалеко от дерева, лежала на земле лицом вниз жена Левченко. И только потому, что изредка вздрагивали ее плечи, Карповна поняла, что она жива.

-— Боже ж милостивый'—-невольно вырвалось у Карповны. Она со страхом посмотрела на окружавших ее людей, словно ища у них ответа. Уже много лет она знала казака Левченко, знала, что он не большевик, что только сыновья его Андрий и Микола добровольцами ушли в Красную Армию.

Раздвигая толпу локтями, протиснулся вперед дед Карпо. Лицо его было перекошено злобой.

— Уберите ее,—он показал рукой на жену Левченко и, повернувшись, вдруг встретился глазами с Карповной.

Та невольно потупилась и подалась назад. Дед ей крикнул:

— Погоди; Стой!

Карповна похолодела вся.

— Хоть ты мне и ридна дочь,—сказал он нарочито громко, так, чтобы его все слышали,—но запомни, что и твий Степан будет на таком же суку болтаться. Сыны его Кубань прода-лы,—он показал на повешенного,—и твий такий же христопродавец. Иди, чтобы я тебе не бачил бильше!

Перепуганная насмерть, Карповна прибежала домой, заперлась в хате, схватилась за голову.

■— Боже ж мой, боже ж мой! Что ж они, зверюки, делают! Отец родной, как палач, людей вешает! Так будь же ты...

С ее языка чуть не сорвалось «проклят!», но она испугалась этого слова и не произнесла его. ч

— Не отец ты мне, не отец!—нашла она, наконец, выход своему чувству.—Лучше бы меня волк породил, чем такой батька. Нет, видно, правду мне Степан говорил...

Весь вечер она сидела одна, забытая всеми. «Хоть бы Нюрка здесь была...» вздохнула и вытерла набежавшие слезы. «Хоть бы красные, что ли, пришли, бог с ними...»

И, как всегда, вспоминая о красных, вспомнила она и Ры-бальчиху.

— За что ж я ее на мученье отдала?—с раскаянием вскрикнула она.—Прости меня, боже, прости... Чем же мне ей помочь?

Долго думала Карповна. Пришла в голову ей мысль, но не сразу она решилась. Несколько раз взвесила все и, наконец, накинув на себя шаль, пошла к Марине. Переступила порог— и оробела. Марина сидела, крепко сжав губы, обожгла ее взглядом.

«Чистая змеюка»,—подумала Карповна и сказала тихо:

— Вечер добрый...

—■ Радуешься, что красные близко?—Марина встала.

— Что за радость? Боюсь я... И вам, я вижу, несладко...

Будет и мне, и вам беда... 4

Опасаясь выдать свои настоящие мысли, Карповна напрягала всю волю, чтобы казаться искренней.

— Надо Рыбальчиху вызволить,—осторожно начала она,—а то как бы она потом не указала на нас. Вам это нетрудно сделать, попросите атамана, попросите Ивана Макаровича, только сделайте так, чтобы Рыбальчиха знала, кто за нее заступился. А я, если красные придут, скажу, что это вы за нее заступились. Мне ж поверят, если Степан вернется. И помочь Ры-бальчихе надо. Глядите, хата ее совсем разломана...

Марина не сводила с Карповны глаз, стараясь разгадать ее мысли. Ненавидела она в эту минуту Карповну, как никогда.

— Ох, что-то ты затеваешь!—И погрозила пальцем.

— Убей меня бог!—Карповна перекрестилась,—ваши же интересы соблюдаю. Поезжайте, прошу вас, в станицу, упросите атамана освободить Рыбальчиху, а то ведь вам же будет худо. От души, по-соседски, говорю вам.

Марина согласилась и на другое же утро уехала.

Атаману она сказала прямо:

—• Выручите, Евсей Михайлович, а то мне хоть с хутора беги. И без того, сами знаете, что меня ждет. Думала, с Костиком уехать, да не могу. Не могу сложить руки. Пускай меня порубят, пускай на куски порежут, не смирюсь и, сколько бы ни-стояла советская власть, буду жалить коммунистов из-за угла, из-за куста, из каждой темной щели. Кровью изойду, а мстить не брошу. Не такая я, чтобы голову склонить перед босотой. Прикинусь, что приняла я власть советскую, все имущество голытьбе раздам, нищей останусь, буду ходить в одном рубище, а не умру, не отомстив. Попомните мое слово, Евсей Михайлович. Мы с вами хлеб-соль делили, теперь почтите же нашу дружбу, исполните мою просьбу.