Девушка с хутора

XXXV

Слухи о том, что красные уже близко, не подтвердились. Леля снова подняла голову, оживилась и на радостях даже как-то сказала Нюре,-

■— Ты все дуешься. Знаешь, а я на тебя уже не сержусь.

«Вот нахалка», — подумала Нюра, и ей захотелось ответить грубо, резко, но, вспомнив совет Степы, она все же сдержалась. Степа еще недавно сказал и ей, и Даше, и Оле: «Сгоряча можно и сболтнуть чего не надо. Держите, девчата, язык за зубами, чтобы никто ничего не узнал про комсомол».

— Все таская же, — продолжала Леля, — другая на твоем месте уже д*авно бы одумалась.

Нюра перелистывала книгу.

— Воображаешь, что тебе поверили, — все больше раздражалась Леля. — Кисет утюгом прожгла... Небось, для красных бы не прожгла. Хитришь.

Нюр$ еще ниже опустила голову, сделала вид, что углубилась в чтение.

— Сожгла, так другой вышей. Почему не вышиваешь?

— Я вышиваю, — сдерживая себя, ответила Нюра.—Уже половину вышила. Ниток нет. Достану и окончу. Не твоя забота.

— Посмотрим, посмотрим... — Леля повернулась и пошла.

За последние дни Нюра уже не чувствовала себя одинокой. Стало как-то отраднее жить на свете. Даже узнав, что красные еще далеко, она не пала духом.

Вчера, снова собравшись у Оли, комсомольцы долго и горячо шептались. Нюра не сводила глаз со Степы и думала; «Вот какой он, оказывается!» Ей нравилась его смелость. Он знал, где скрывается Гаркуша, и, пробираясь к нему по ночам, не раз

рисковал попасть в руки казакам. С тех пор как пронеслись слухи о приближении красных, Юрченко приказал зорче охранять станицу. Часто во главе патруля он выезжал сам на фединой Ласточке.

А теперь вот и ей, Нюре, комсомольцы поручили одно дело. Правда, дело это было неопасное, но она все же волновалась. Ведь это было первое поручение. Она теперь только и думала о том, как бы не уронить себя в глазах Степы и Оли. Дашу она как-то меньше стеснялась, меньше считалась с ней. Наверное, потому, что была к ней ближе.

Ей поручили переговорить с Галей. Решено было вовлечь и ее в комсомол. Знали, что галин отец тоже ушел с красными, и поэтому были уверены, что она согласится. Нюра когда-то сидела с ней на одной парте, и они дружили.

«А вдруг не захочет? — забеспокоилась Нюра, — а вдруг побоится? Олька скажет: — эх ты, не могла уговорить... Еще посмотрю, кого они уговорят...»

Вспомнила, как впервые Оля с Дашей открылись ей. и снова почувствовала еще не совсем остывшую обиду. «Не сразу ведь сказали, исподволь... Верили, а не совсем... Может, и сейчас еще не всё говорят мне, остерегаются...»

Потому-то и хотелось во что бы то ни стало выполнить поручение, доказать, что и она может делать все, что надо. Вот указал бы ей Степа, где скрывается Гаркуша, и она бы не хуже его ночью одна пошла. Вог и узнали бы, можно на нее положиться или нельзя. Скакала же она однажды в глухую ночь через степь на неоседланной лошади, чтобы предупредить отца. Это пострашней было... И вдруг всплыло в памяти: а вот на поезде в город уехать так и не решилась...

«Ничего подобного! — с досадой сказала она себе. — Захотела бы и уехала. Олька же ехала...»

Но ее мысли перебил звонок. Начался урок. А после занятий она решительно отправилась к Гале. Застала ее во дворе. Та обрадовалась, но тут же сказала с укором:

— Что ж ты ни разу не пришла?

— А ты?

— Я — другое дело. К тебе разве можно придти? Твоя тетка и на порог не пустит. Ну, заходи.

— А дома кто есть?

— Никого. Мама сейчас вернется.

Они вошли. Нюра и раньше когда-то бывала у Гали, помнила скромное убранство ее хаты. Справа в углу стояла большая печь, в другом углу, под образами, — скамья и стол, между окон, в простенке, — тоже маленький столик, который особенно ей запомнился. На нем всегда была аккуратно выглаженная скатерка с красной вышивкой по кайме, а сверху стояла новенькая швейная машина —- радость и гордость Гали. Сколько было разговоров об этой машине в классе! Галю тогда даже 122

прозвали невестой. Смеялись: «Невеста с приданым!» Она знала, что у тех подруг, кто побогаче, швейная машина — не диковинка, делала вид, что и ее она нисколько не поражает, а сама не могла нарадоваться. Дома только и знала, что обтирала чистой полотняной тряпочкой никелированный ободок колеса да сдувала пыль с гладкой полированной доски, а уж батьке за подарок не знала чем и угодить. Думала, думала, побежала в степь, нарвала мяты и обсыпала этой мятой ему кровать и даже в кисет с табаком положила перетертые душистые листочки.

А сейчас Нюра и не узнала хаты. Ни столика, ни машины, ни скрыни, что стояла в углу, даже скамьи не было. Миски лежали на подоконниках, а скамью заменял покрытый рядном небольшой кособокий ящик. Лишь иконы уцелели.

— Садись, — Галя указала на ящик и, сбросив с себя кожух, повесила его на гвоздь у дверей.

И тут только Нюра заметила, что и кожух-то на Гале был не ее, а матери. Невольно посмотрела на галины ноги. Обута она была в большие мужские сапоги.