Девушка с корабля

– Дорогой мой, у тебя немало ценных качеств, но тебе никогда не следует петь. Ты не можешь петь. Я не хочу обескураживать тебя, но много лет тому назад ты разыграл из себя большого болвана на школьной вечеринке. С сожалением должен признаться тебе, что это я запустил в тебя тогда куском масла, но мне казалось, что иного выхода нет.

Самюэль вскочил.

– Так это ты запустил в меня маслом?

– Я.

– Жаль, что не знал этого раньше. Ты мне измазал весь воротник.

– Но ведь это было семь лет тому назад! За это время ты мог отдать его в стирку. He станем, однако, останавливаться на прошлом. Подумаем лучше, как выпутаться тебе теперь из этой грязной истории.

– Но я вовсе не хочу выпутываться. Я уверен, что мой номер будет гвоздем программы.

– Гвоздь программы? Ты с твоим голосом.

– Да я и не собираюсь петь. Я исполню пародию на Франка Тинни, в которой я с успехом выступал в университете. Ты разве не помнишь? Ты сидел за роялем и изображал капельмейстера. А что, Юстес, если бы ты пошел со мною наверх и про аккомпанировал мне. Ведь тебе не нужно репетировать для этого. Ты хорошо помнишь, как идет сцена… «Хэлло, Эрнест! Хэлло Фрэнк!». Так пойдешь?

– Я могу сидеть только за таким роялем, который крепко привинчен к полу, а не качается подо мною.

– Чепуха. Судно устойчиво, как скала, a море спокойно, как мельничный пруд.

– И все-таки я вынужден отказаться.

– Ну, что ж, придется как-нибудь приспособить Мортимера. Мы с ним репетировали целый день, и, кажется, он начинает понимать. Но он не совсем подходит для этой роли, у него, как бы это сказать, ни слуху ни вдохновения. Но раз ты не хочешь… Пойду, загляну к нему в каюту. Я обещал прорепетировать с ним еще раз перед концертом.

Дверь затворилась за Марлоу, и Юстес, лежа на спине, предался меланхолическим размышлениям. Он был до глубины души потрясен печальной историей, случившейся с его кузеном. Он знал, что значит быть обрученным с Вильгельминой Беннетт. Это все равно, что подняться на воздушном шаре на огромную высоту и свалиться оттуда на каменную скалу.

Размышления его были прерваны внезапным появлением Сэма. Юстес испуганно выглянул со своей койки. Лицо его кузена было слишком сильно вымазано сажей, чтобы на нем можно было прочесть волновавшие его чувства, однако, судя по его жестикуляции, не все обстояло благополучно.

– В чем дело?

Сэм опустился на диванчик.

– Этот дурак испортил все дело.

– Дурак? Какой дурак?

– На свете есть только один дурак: Брим Мортимер, чтобы его черти побрали! Конечно, найдутся и другие, но никто не заслуживает этого звания в такой мере, как он. Он отказывается принимать участие в концерте. Он буквально посадил меня на мель. Я заглянул к нему в каюту, как мы условились, и вдруг вижу, – парень лежит на койке и стонет.

– Но ты же, кажется, сказал, что море спокойно, как пруд?

– Не в том дело. Он совершенно здоров! Просто этот идиот вбил себе в голову сделать перед обедом предложение Билли. Он любит ее уже несколько лет, но до сих пор молчал. Ну, она, конечно, ответила Бриму, что уже дала мне слово, и это так подействовало на него, что, по его словам, при одной мысли сесть за рояль и аккомпанировать мне у него переворачиваются все внутренности. Он собирается провести весь вечер в постели и читать Шопенгауэра.

– Но это же великолепно! Таким образом твой выход не состоится.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты же не можешь появиться один. Уверяю тебя, когда-нибудь ты поблагодаришь его за это.

– Ты думаешь, что я откажусь от участия в концерте? Ты думаешь что я решусь разочаровать любимую девушку? Да я скорей умру!

– Но не можешь же ты выступить без аккомпаниатора

– У меня есть аккомпаниатор.

– Ах, есть?

– Да. Маленький, плюгавенький, с зеленым лицом и большими ушами.

– Кто это такой? Я его не знаю?

– Нет, знаешь. Это ты!..

– Я?..

– Да, ты! Сегодня вечером ты будешь мне аккомпанировать.

– Мне очень жаль огорчать тебя, но это невозможно. Я уже высказал тебе по этому поводу мое мнение.

– Но ты изменил его.

– Нет, не изменил.

– Ну, так скоро изменишь, и я тебе скажу, почему. Если ты не встанешь с этой проклятой койки, на которой валяешься целыми днями, то я сейчас позвоню Джону Мингли и попрошу его принести мне сюда обед и буду есть его на твоих глазах.

– Но ты уже обедал…

– Я пообедаю еще раз. Я с удовольствием съем кусок жирной жареной свинины.

– Замолчи, умоляю тебя!

– Кусок жирной жареной свинины с картофелем и капустой, – твердо повторил Сэм: – и стану есть его вот здесь, на этом самом диванчике. Что ты на это скажешь?

– Ты не сделаешь этого, взмолился Юстес.

– Нет, сделаю.

– Но я не могу тебе аккомпанировать, ведь я совершенно забыл эту вещь.

– Пустяки! Я вхожу и говорю: «Хэлло, Эрнест» и ты отвечаешь: «Хэлло, Фрэнк», и затем ты помогаешь мне рассказать случай в пульмановском вагоне. Каждый ребенок может сделать это.

– Может-быть, на пароходе есть какой-нибудь ребенок?..

– Нет, я хочу тебя. С тобой я буду чувствовать себя увереннее. Мы это разыгрывали с тобою прежде…

– Но, право… Я не знаю…

Сэм поднялся и протянул палец к звонку.

– Стой, стой, – воскликнул Юстес. – Я согласен.

Сэм опустил руку.