Девушка с нижнего этажа

Сделав два шага, я оказываюсь на «кухне» и беру чайник, стоящий на угольной печке. Дым из нее выходит в ту же трубу, что и дым из камина в типографии, поэтому мы топим только тогда, когда в камине горит огонь. На наше счастье, жена издателя, страдающая артритом, предпочитает тепло.

Я наливаю еще ячменного чая. Старина Джин кивает в знак благодарности; его вытянутое лицо покраснело и перекосилось. Седые волосы растрепались из-за судорог.

– Робби сказал, что какие-то из новых микстур хорошо помогают от кашля.

– Лучшая микстура – это время. – Старина Джин скользит взглядом по паре старых рабочих ботинок, стоящих у стены, – там мы прячем деньги. Мы всегда были бережливы, но в последнее время Старина Джин стал по-настоящему скуп. В прошлом месяце я потеряла четвертак – он провалился в дыру в кармане, – и Старина Джин не мог спать целую неделю. – Нужно копить на твое будущее.

– Наше будущее.

Старина Джин мне не родной отец, но я уже не представляю свою жизнь без него. Кем бы ни были мои родители, они наверняка знали, что Старина Джин – самый надежный холостой китаец во всей Атланте, и поэтому оставили меня с ним. В Китае Старина Джин был школьным учителем, поэтому передал мне все свои знания. Несколько дядюшек, которых Старина Джин пустил жить с нами, – батраки, копатели канав и бурильщики – по очереди присматривали за мной, но кормившей меня матери Робби платил именно Старина Джин. И он же остался со мной, когда остальные разъехались.

Старина Джин цедит чай, и его дыхание понемногу выравнивается.

– Да, на наше будущее. – Медленно вдохнув, Старина Джин отставляет чашку. – Как ты смотришь на то, чтобы снова устроиться к Пэйнам?

Я слишком громко фыркаю, но лицо Старины Джина остается невозмутимым.

– Ты серьезно?

Старина Джин кивает:

– Сможешь каждый день видеться с Ноэми.

– Это было бы чудесно, но…

– И сможешь кататься на Картофелине.

У меня в памяти всплывает образ нашей вороной кобылы. Старина Джин еле уговорил мистера Пэйна, чтобы тот не позволил старшему конюху Джеду Криксу застрелить Картофелину – еще жеребенка, – когда ее из-за хромоты отвергла мать. Мистер Пэйн сжалился, отдал Картофелину Старине Джину и даже разрешил ему за отдельную плату держать лошадь в поместье.

– Она уже совсем большая, – добавляет Старина Джин. – Очень умная, как и ты.

Если не брать в расчет чувство неловкости от возвращения туда, откуда тебя уволили, особняк Пэйнов – прекрасное место: его окружают великолепные пейзажи, там обильно кормят, да и хозяйка обычно очень добра, хоть и редко бывает дома. Конечно, Кэролайн, дочь миссис Пэйн, во многом отличается от матери, но ее отправили учиться в пансион.

Старина Джин вертит чашку, разглядывая ее содержимое.

Захочет ли миссис Пэйн снова меня нанять?

– Никто не станет класть в корзину тухлое яйцо, которое однажды уже выбросили.

Старина Джин переводит безмятежный взгляд на керосиновую лампу, висящую под потолком, и мне кажется, что он сперва додумывает какую-то свою мысль и только потом до его сознания долетают мои слова. Но через мгновение он произносит:

– Ты никогда не была тухлым яйцом.

Словно в подтверждение своих слов Старина Джин шумно принюхивается. Тут его тело снова начинает содрогаться, но он крепко сжимает челюсти, чтобы не выпустить кашель наружу. Старина Джин поднимается со своего табурета и ставит его на место. Кивнув мне вместо пожеланий доброй ночи, Старина Джин бредет к своей «обители».

Я наскоро навожу порядок и ухожу в свой угол: он распложен под типографией и отгорожен занавеской, на которой Старина Джин вышил лошадей. Когда дядюшки уехали, Старина Джин предложил мне перебраться туда, где он живет сейчас, в тихий закуток под домом, но мне нравится мой угол, застеленный ковриком, который я сплела из старой фланели. К тому же мне совсем не хотелось расставаться с переговорной трубой, ведь только с ее помощью я могу подслушивать разговоры семейства Белл.

Натянув ночную рубашку и толстые носки, я тянусь через возвышение, которое служит мне кроватью. Я достаю шерстяной кляп из отверстия, расположенного над подушкой: когда оно закрыто, звук с нашего конца переговорной трубы не может донестись до ушей Беллов.

Из трубы вылетает легкий ветерок, колеблющий пламя керосиновой лампы, что стоит на деревянном ящике – он играет роль моей прикроватной тумбочки. До меня доносится эхо размеренных шагов мистера Белла. Точные математические расчеты мне неизвестны, но Старина Джин считает, что «слышимое» пространство расположено вокруг рабочего стола, а он находится почти над моим углом.

Беллы спорят. Я молюсь, чтобы их разговор не был связан с тем, что в подвале завелись крысы.

– Тысяча шестьсот подписчиков, а этот ни на что не годный «Трубач» уже преодолел отметку в три тысячи. Черт бы побрал эту тетушку Эдну с ее нелепой колонкой советов, – гремит голос издателя. – Это просто позор.

Голос мистера Белла имеет только два уровня звучности: громкий и очень громкий. Я представляю его пунцовое полное лицо с мешками под сверкающими гневом глазами.