Девушка с повязкой на глазах

— За что тебя благодарить? — равнодушно спрашивает она.

Я молчу. Я не буду её убивать. Я сделаю иначе. Я сделаю совсем по— другому. Прости меня, Голос, но я поступлю не так. Это ре­шение появилось неожиданно.

Просто щелчок и всё. В моей голове переворот. За секунду про­летают картины её смерти. Я знаю, что я должна делать. Я должна просто рассказать то, что я испытала. То, как я жила. Я стану не­нормальным маньяком, я изнасилую её своей болью.

Я смотрю ей в глаза. В её тёмные глаза. Я вижу, как расширяются зрачки — она слышит, что ей говорят мои глаза. Невыносимую правду. Страшное настоящие. Вот она — истина.

И если глаза — это зеркало души, то ей не повезло увидеть мою душу, измученную и искалеченную. Так мы стоим долго, пока она не отодвигается.

— Прекрати,— говорит она.— Не смотри на меня так. От твоего взгляда не по себе. Я думаю, тебе стоит уйти.

Да, я знаю, что мне уже пора. И я сейчас уйду, только ещё несколько слов.

— Не по себе?— говорю я. — Это только на­чало.

Я не в состоянии объяснить происходящее.

Она прощается и закрывает дверь.

Вниз. По лестнице. Спокойно. Медленно. Обдумывая. В подъезде читаю надпись «Цой жив». Думаю о том, что, может быть, ты тоже жива.

Прощаюсь со своей целью. Она прерва­лась, оборвалась, остановилась. Или дру­гими словами: у моей цели новый этап. Она переросла во что— то более ожидаемое, более мудрое. На улице выбрасываю в му­сорный контейнер нож — моё оружие. Сни­маю с правой руки перчатку и тоже её вы­кидываю.

Всё. Опустошение.

Я знаю, что будет дальше.

Дальше она умрёт сама, изнемогая в конвульсиях, но я не буду плакать.

Мне остаётся ждать.

Ненавидеть.

Ждать.

— Всё.

— Что всё?

— А дальше всё было понятно. Я умела ждать.

— Что Вы ждали?

— Неизбежность.

ЭПИЛОГ НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Она приходит ко мне.

Смотрит молящим взглядом. Кричит взгля­дом. Под глазами синяки от невысыпания, или от худобы, или от дыхания истины. Она блед­ная, измученная, больная. Совсем другая. В ней нет красоты. В ней нет гармонии.

Интересно, бабочки, наверное, выгля­дят так же в последние секунды своей жизни: прощаются со своим великолепием.

Я знаю, зачем она пришла.

— Зачем ты пришла?— спрашиваю я.

— Пожалуйста, — начинает она.— Пожа­луйста. Я не знаю, могу ли просить у тебя.Забери его.

Нет. Она не имеет права просить у меня.

Она говорит медленно. Я чувствую, как ей сложно даётся каждое слово. Она выглядит такой слабой, что мне кажется, она может упасть в любой момент. Тот ли это человек, которого я знала? Человек, с которым ты провела последние минуты.

Человек, которого я ненавижу. Человек, имевший чёткие принципы. Человек, который разрушал. Можно ли ненавидеть это болезненное, измученное существо?

— Я прошу тебя,— продолжает она, — забери свой взгляд. Ты оставила его. Забери истину, которую ты открыла мне. Я не в состоянии знать это. Я не могу спать. Освободи меня..

Она не может спать. Я знаю, что такое бессонные ночи.

Сейчас время для моей доброты.

Я должна протянуть ей руку.

Я должна понять и простить её.

Что я должна ещё?

Что я должна ещё?

Я не хочу быть доброй. Я не хочу жалеть её, успокаивать. Я не хочу давать ей надежду на счастливый конец. Всё предопределено, и я забываю свою доброту. Забываю легко. Боль выживает, вытесняет сердечность.

— Это можешь сделать только ты. Прошу. Я схожу с ума. Я вижу твою боль, она ста­новится частью меня. Везде. Всегда. Крики в голове,— её голос дрожит.— Пожалуйста. Я устала. Прости меня. Верни спокойствие. Я не могу так жить. Я вижу твой взгляд. Он пре­следует меня.

Я смотрю на неё и улыбаюсь. Я чувствую, как мне становится легче. Словно с каждым её словом частица моей боли покидает меня.

Теперь у неё нет тишины.

Счастлива ли я в этот момент?

— Дай мне свои духи, — говорю я.

Она достаёт из рюкзака флакон и про­тягивает мне. Я беру его, заворачиваю в газету и выкидываю на кухне в мусорное ведро.

— Смени запах,— твёрдо произношу я.

— Хорошо.

Теперь у неё нет её запаха.

Счастлива ли я в этот момент?

— Что ты хочешь ещё?— спрашивает она.

Чего я хочу? Чего я хочу в момент, когда мо­гу получить всё? Я могу уничтожить её. Я могу простить её. Чего я хочу?

К морю.

В ней ещё остаёшься ты. Я хочу, чтобы в ней не было тебя.

— Я хочу,— начинаю я,— чтобы ты отдала мне ваше время.

— Что? Время?— она слабеет,— а разве это возможно?

— Возможно. Последние минуты. Вы?

— Мы были.— начинает она.

— Нет,— останавливаю я её.— Вас не было. Были мы. Я и она. И танец наш.

— Мы были.

— Нет. Вас не было.

— Мы .

— Нет. Вас не было. Ты слышишь?— мой го­лос твёрд и жесток, наверно.

Я не буду её жалеть. Я могу жалеть старика бездомного или «домного», но несчастного, глухого в своём бытие. Кто мне она, чтобы я была доброй? Она — человек, случайно, по воле судьбы, по жестокой воле судьбы, столкнувшийся со мной.

— Мы. — она плачет. Я вижу, как ей тяжело терять тебя.— Были.

— Нет. Ты путаешь,— тихо-тихо говорю я. — В последние минуты я была с ней. В зале (или это был не зал?), где никого кроме нас не было, играла музыка. Мы бесконечно долго кружились в танце, улыбаясь друг другу. Музыка была в нас. Ля-ля-ля. Ля-ля. Ля-ля-я. Ля-ля-ля. Ля. Ля-ля.