Девушка с тату пониже спины

Родители продолжили беззастенчиво пользоваться моими услугами, когда заставили работать моделью для вещей из второго своего магазина «Приглашаем Всех Девчонок», в котором торговали подарками, одеждой и жутковатыми куклами. Мысль была удачная, если сравнить ее с изначальным их бизнес-планом — продавать обувь. («Эми из Обувного» — это погубило бы мою молодость.) Мама придумала для «Приглашаем Всех Девчонок» такой слоган: «Никаких мальчиков!» А надо было бы: «Никаких покупателей!» — потому что туда вообще никто не заходил. Не слишком разумная маркетинговая стратегия: сразу исключить половину покупателей. Но как бы то ни было, «Никаких мальчиков!» налепили на значки и футболки, которые мы с Ким постоянно носили, превратившись в маленькие ходячие рекламные щиты для родителей. Видимо, этот слоган должен был привлекать «прекрасный пол». Но получалось не столько «за девочек», сколько «против мальчиков». Или можно было его неправильно прочесть — типа «Никаких мальчиков, НО МУЖЧИН ЖДЕМ С РАДОСТЬЮ!» Столько неправильных вариантов с этим слоганом. И так мало правильных. Мне было одиннадцать, и я приглашала мужчин подходить поближе. Выглядела я как ходячая реклама проекта «Поймать хищника». Мне должен был платить Крис Хэнсен, а не родители. В любом случае, думаю, это «Никаких мальчиков» было не слишком тонким маминым намеком, что мужчины плохие. Я на это не велась, но мне это, можно сказать, написали большими буквами — на майке и на значке.

Для нового магазина меня не просили стать фотомоделью, меня попросили (вернее, велели) проводить выходные в Центре Джейвитц, огромном конференц-центре, где по выходным устраивали ярмарки. Родители выставляли товар, используя Ким и меня как витрины. Мы носили майки «Никаких мальчиков!» с замком и ключом. К майке прилагался ключ, который можно было носить на шее. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было как-то стремно. Видимо, мама думала, что будет очень мило, если мы станем изображать чопорных мелких сучек, которые «запирались» от мальчиков и размахивали у них перед носом ключами. Был во всем этом какой-то ненамеренный протест против сексуального насилия. Я к тому, что в некоторых странах маленьких девочек продают в сексуальное рабство, их девственность покупают, и вот я в одиннадцать, за ручку с семилетней сестренкой, в буквальном смысле ношу на шее ключ и как бы говорю: «ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ». Мы с Ким часами торчали в палатке — и я уверена, что с нашей помощью родители не продали ни одной футболки. Не помню, сколько мне платили, но мне нравилось, что я модель.

Превращение меня в цирковую лошадку вышло маме боком: едва став подростком, я начала требовать, чтобы мне каждую неделю укладывали и выпрямляли мои пушистые кудрявые волосы. Большинству двенадцатилетних девочек регулярные укладки и не снились, но в моем городе ненавидели евреев, и я хотела скрыть кудри — мне в голову пришло, что я могу после школы подметать волосы в салоне, а они за это будут меня раз в неделю укладывать. Не помню, сколько продержалось это соглашение, но в то время казалось, что оно того стоит. Надо думать, салон, совсем как мои родители, не особенно парился по поводу закона о детском труде. Работа мне тоже нравилась. Я была частью команды, я чувствовала себя полезной, но клиентов было немного. Я сидела в нетерпении, глядя, как стилисты срезают волосы, дожидалась, пока хоть что-то упадет на пол. Когда это происходило, я бросалась к волосам, как надоедливый ледовый комбайн или игрок олимпийской сборной по керлингу. Я слишком усердствовала, люди стали жаловаться, и со мной расстались.

То было первое из длинной цепи совершенно оправданных увольнений, которые мне предстояло пережить. Я так хотела работать, что «притворялась, пока не добьюсь», даже если совершенно не годилась для какой-то работы. А заканчивалось все увольнением, когда выяснялось, что у меня нет опыта. Во второй раз меня уволили, когда я соврала на собеседовании в другом салоне и получила место девушки, моющей клиентам голову. Мне казалось, я вполне справляюсь, пока я не облажалась с первым лысым клиентом. Волосы у него росли только кустиком надо лбом и тонкой полоской сзади, как у клоуна. Не в обиду всем с этим рисунком мужского облысения будет сказано, но самое точное, что можно было сказать про того чувака — это что у него волосы классического клоуна Бозо. Я начала мыть ему волосы — только волосы, а не обширный лысый череп. Он заорал на меня, пришепетывая: «Позалуйста, помойте мне голову селиком!» Я сказала: «Нет! Когда я мою там, где нет волос, вода отлетает и брызжет мне в лицо!» Он пошел прямо к хозяину, и через минуту я уже была без работы.