Девушка с зелеными глазами (отрывок)

Я подумала о маме и как она была бы довольна; я знала, что если б она могла, она встала бы из своей холодной сырой могилы в Шэннонском озере ради такой выгодной покупки. Она утонула, когда мне было двенадцать лет. Иногда я чувствовала себя виноватой оттого, что я так счастлива с ним, а я никогда не видала, чтобы мама когда-нибудь была счастлива или смеялась. В этом шикарном магазине я вспомнила о ней. За несколько недель перед тем, как она утонула, мы на целый день поехали с ней за покупками в Лимерик. В течение нескольких недель она откладывала деньги, которые выручала от продажи яиц. Хотя у нас было много земли, у нас никогда не было почти никаких наличных денег: папаня много пил, и мы были вечно в долгах. И еще она продала старых кур пришлому старьевщику, который принимал перья и всякое барахло. В Лимерике она купила губную помаду. Помню, как она пробовала оттенки на тыльной стороне ладони и долго советовалась, прежде чем решиться, какую взять. Взяла оранжевую в черном с золотом футляре.

— Моя мама умерла, — сказала я ему, пока мы ждали сдачу. Мне хотелось сказать что-нибудь еще, что-нибудь такое, что передавало бы обыденность жертвы, какою была ее жизнь; про то, как у нее одно плечо было всегда выше другого из-за того, что она таскала ведра с кормом для кур; про то, как она прятала под подушкой шоколадки, чтобы я могла есть их в постели, если испугаюсь папани или ветра.

— Бедная твоя мама, — сказал он. — Хорошая, наверное, была женщина.

Мы пообедали в ресторане рядом с магазином, и я боялась, что опоздаю на работу.

Шагая за мной по узкому тупику с булыжной мостовой к тому месту, где стояла его машина, он сказал:

— В этой шубе ты похожа на Анну Каренину.

Я подумала, что это, должно быть, какая-то его знакомая или актриса.

Когда мы ехали обратно, я выпалила:

— Хочешь, приходи к нам сегодня вечером пить чай? Где я живу?

Бейба все приставала ко мне, чтобы я пригласила его к нам в гости, чтобы с ним пококетничать.

Он сказал, что хочет, и обещал придти в семь.

Когда я неслась к своему магазину, он со смехом крикнул мне вдогонку, чтобы я берегла новую шубу. Я послала ему воздушный поцелуй.

— А твоя попочка полнеет, — крикнул он. Я чуть не умерла. У дверей стояли в ожидании покупатели и все слышали.

Когда миссис Бернс смотрела в другую сторону, я написала записочку Иоганне, спрашивая, не будет ли у нас к чаю чего-нибудь особенного. Это было в пятницу, а в пятницу мы всегда ели пудинг с вареньем. Каждую неделю в те же дни у нас всегда повторялось одно и то же. Иоганна называла это «новой систематикой».

Вилли отнес ей записку и, возвратившись, принес на своих синих, голодных губах ответ Иоганны:

— Mein Gott[1], я не собираюсь утонуть в роскоши ради этого богатого человека.

В пекарне, что находилась через два дома от нас, я купила для нее торт. Это был дорогой торт, посыпанный толчеными кокосовыми орешками. Я отослала ей его вместе с пакетом печенья и небольшой баночкой клюквенного желе. По возвращении Вилли сообщил, что она положила торт в жестяную коробку — это значило, что она отложила его на Рождество. До Рождества оставалось пять недель. Весь день сердце у меня так и прыгало от возбуждения, от счастья, от несчастья. Дважды я неверно дала сдачу, и миссис Бернс спросила, не пришли ли у меня больные дни. В конце концов я так взвинтилась, что стала надеяться, что он не придет. Мне все время представлялось его лицо, его серьезные глаза и выступающая на виске жилка. Потом я пришла в ужас от того, что, увидев, где я живу, он больше не будет приглашать меня на свидание.

Дом Иоганны был чистенький, но убогий. Кирпичный дом, с обеих сторон примыкающий стеной к соседним домам и сверху донизу устланный линолеумом. В нижнем холле была постелена соломенная дорожка (купленная по дешевке). Мебель темная, громоздкая, и вся гостиная была заставлена фарфоровыми собаками, украшениями и безделушками. На пианино стоял горшок с фикусом.

Когда я вернулась домой, Бейба была уже там, вся расфуфыренная. Наверное, Иоганна сказала ей, что он придет. На ней были клетчатые брюки и свободный вязаный жакет, надетый задом наперед, так что вырез углом и пуговицы оказались у нее на спине.

Войдя в комнату, я услышала, как Иоганна сказала:

— Эти девушки на шпильках для пола нехорошо.

Наши острые, как стилеты, каблуки оставили на линолеуме массу отметин.

— У меня нет других туфель, — сказала Бейба своим нахальным, «убирайся к черту» голосом.

— Mein Gott, наверху полно туфель, под кроватями, под туалетным столиком, я только вижу одни туфли, туфли, туфли.

Обе заметили мою новую шубу.

— Где это ты отхватила? — спросила Бейба.

— Новая шуба! Каракулевая! — сказала Иоганна. И, дотронувшись рукой до манжета, сказала: Богатая, ты богатая девушка. У меня не было нового пальто с тех пор, как я покинула мою родную страну девять лет назад.

Она подняла девять пальцев, словно я не знала чисел.

— Ты отдаешь мне свое старое, а? — сказала она, широко мне улыбаясь.