Девушка с зелеными глазами (отрывок)

— Откуда это я взял, что девушки мало едят? — сказал он, обращаясь к вазе с вареньем, отчего на Бейбу по обыкновению, напал смех. Теперь у нее появился новый, громкий смех. Повернувшись к Юджину, она сказала:

— Больше всего на свете люблю культурных мужчин.

Он, сидя, поклонился ей в пояс и улыбнулся.

Бейба была особенно хороша в этот вечер. У нее было маленькое личико с правильными чертами и смуглой кожей. Глаза тоже маленькие, блестящие и очень живые; они так и перескакивали с одного предмета на другой, словно птица. Мысли ее тоже перескакивали с одного предмета на другой. И она казалась очень энергичной.

— Когда-то у меня была одна знакомая девушка, очень похожая на вас, — сказал он ей, а она все сидела и улыбалась.

— Хороший, прекрасный чай, — сказала Иоганна, входя с серебряным чайничком и помятым жестяным кувшином с горячей водой.

— Приятно? Хорошо? А? — спросила она еще до того, как он успел поднести чашку к губам.

— Умопомрачительный, — сказал он.

Он расспрашивал ее о родине, о семье, о том, собирается ли она туда возвращаться. В ответ она развела тягомотину про своих братьев и свою хорошую семью, которую мы с Бейбой слышали уже пять тысяч раз.

— Откупоривай зеленого змия, — сказала мне Бейба, кивнув в сторону бутылки, которую принес Юджин.

— Да она сама ее скоро откупорит, только вот расчувствуется, — сказала я. Иоганна была так занята разговором, что не слышала нас.

— Сейчас она уже так расчувствовалась — дальше некуда. Только что кончила свою слащавую историю про то, как ее братец-слюнтяй менял ей пеленки, когда ей было два, а ему четыре, — сказала Бейба.

— Мои братья проводили меня однажды в оперу… — продолжала трещать Иоганна, и тогда Бейба, тронув ее за локоть и показывая на бутылку, сказала:

— Дай человеку выпить.

У Иоганны вытянулось лицо, она смешалась и спросила:

— Чай нравится? А?

— Да, — сказал он, — Я ведь, по правде, не пью вина.

— Мудрый человек, вы мне нравитесь, — она вся сияла, глядя на него. Бейба громко вздохнула.

— Вы не должны жениться на продавщице из Ирландии, — сказала Иоганна. — Вы должны жениться на девушке из вашей родной страны, на графине.

Иоганна была так глупа, что не догадывалась, что подобные слова могут мне не понравиться. Я подпалила сигаретой волосы на ее голых руках.

— Mein Gott, ты меня сожжешь.

Она вскочила.

— Прости.

Тут вошел Джанни, другой их жилец, и суматоха, пока их с Юджином представляли друг другу, избавила меня от необходимости дальнейших извинений.

Иоганна встала, чтобы достать ему чашку с блюдцем, и спрятала вино за одну из фарфоровых собак.

— Так-то, — сказала Бейба, наливая себе холодного чаю.

— Mi scusi[3], — сказал Джанни, другой жилец, прося Бейбу передать ему сахар. Он выпендривался, размахивал руками, и строил фальшивые, самодовольные рожи. Мне он не нравился. Он появился у Иоганны в тот день, когда я надеялась поехать в Вену с господином Джентльменом, и поначалу я помогала ему в английском, и мы ходили с ним на «Похитителей велосипедов». Потом он подарил мне бусы и решил, что теперь ему со мной все можно. Когда я однажды вечером не захотела целоваться с ним на лестничной площадке, он обозлился и сказал, что бусы стоят кучу денег. Я сказала, что верну их ему, но он потребовал назад деньги, и с тех пор мы держались холодно.

— Опять эта грязная, чужеземная кровь, — добродушно сказал Юджин.

— Я из Милана, — обиженно сказал Джанни. Из всех людей, каких я только знала, ему больше всех не хватало чувства юмора.

— Она не умеет затягиваться, — сказала Бейба, когда Юджин снова протянул мне сигарету. Но я все равно взяла. Держа зажженную для меня спичку, он прошептал:

— У тебя глазки засияли.

И я подумала о нежных, влажных поцелуях, которыми он покрывал мои веки, и о том, что он шептал мне, когда мы оставались одни.

— Хорошо знаете Италию? — спросил тут Джанни.

Отвернувшись от меня, Юджин бросил догорающую спичку в стеклянную пепельницу.

— Я однажды работал в Сицилии. Мы снимали там картину про рыбаков, и я месяца два жил в Палермо.

— В Сицилии нет ничего хорошего — сказал Джанни, скорчив свое лицо в презрительную мальчишескую гримасу.

Эгоистичный дурак, думала я, глядя, как он набивает рот сосисками. Он получал сосиски за то, что был мужчиной. Иоганна почему-то считала, что постояльцев-мужчин надо кормить лучше. Я наблюдала за ним, когда это стряслось: я уронила сигарету за вырез своего платья. Не знаю как, но только уронила. Просто она выскочила у меня из пальцев, и я почувствовала, что горю. Когда я почувствовала на груди жжение и увидела, как к моему подбородку снизу поднимается дым, я закричала.

— Горю, горю. — Я вскочила. Сигарета застряла за корсажем бюстгальтера, и было страшно больно.

— Mein Gott, тушите ее, — сказала Иоганна и, потащив меня за платье, пыталась сорвать его.

— Иисусе, — сказала Бейба, разражаясь громким хохотом.

— Делай что-нибудь. А! — воскликнула Иоганна, и, повернувшись ко мне, Юджин в тот же миг улыбнулся.

— Это она, чтобы на нее обратили внимание — сказала Бейба и, схватив молочник, стала лить молоко мне за ворот.