Девушка с жемчужной сережкой (Girl with a Pearl Earring)

Как-то вечером она даже стала жаловаться Катарине. Та, несмотря на холод, готовилась к вечеру у Ван Рейвенов и была в хорошем настроении. Она всегда приходила в хорошее настроение, когда надевала желтую накидку и жемчужное ожерелье с серьгами. Она пудрилась, надев поверх накидки широкий белый воротник, чтобы пудра не попадала на ткань. Пока Таннеке перечисляла свои обиды, Катарина продолжала пудриться, держа перед собой ручное зеркало. С заплетенными в косы волосами и вплетенными в них лентами она была очень красива – если только у нее было веселое выражение лица, а сочетание светлых волос и карих глаз придавало ее внешности что-то экзотическое.

Наконец она не выдержала.

– Хватит плакаться! – со смехом вскричала она. – Нам нужна кормилица, и она должна спать неподалеку от меня. В комнате девочек места нет, а в твоей есть – вот и вся недолга. Ничего поделать я не могу. Чего ты ко мне пристаешь со всякой ерундой?

Тут раздался голос хозяина:

– У меня возникла мысль.

Я в это время искала в шкафу свежий фартук для Лисбет и удивленно подняла на него глаза. Он стоял в дверях. Катарина недоуменно смотрела на него. Он редко вмешивался в домашние дела.

– Поставьте постель в чердачную комнату, и пусть кто-нибудь спит там. Например, Грета.

– Перевести Грету на чердак? – воскликнула Катарина. – Но зачем?

– Тогда Таннеке сможет спать в подвале, – спокойно объяснил он.

– Но… – Катарина остановилась на полуслове, не зная, что возразить. Ей эта мысль была явно не по вкусу, хотя она сама не знала почему.

– Давайте так и сделаем, сударыня, – радостно вмешалась Таннеке, метнув на меня взгляд. – Тогда я смогу высыпаться.

Я занялась перекладыванием одежды детей, хотя в этом не было никакой необходимости.

– А как же быть с ключом от мастерской? – наконец придумала довод Катарина. На чердак можно было попасть только по лестнице из кладовки при мастерской. Чтобы лечь спать, мне придется проходить через мастерскую, которую на ночь запирали. – Не можем же мы доверить ключ служанке.

– Ей и не нужен ключ, – возразил он. – Когда она ляжет спать, ты запрешь дверь мастерской. А утром она встанет и займется уборкой мастерской, пока ты не придешь и не отопрешь дверь.

Я перестала перекладывать вещи. Мне не нравилось быть запертой на ночь.

Но к сожалению, эта мысль понравилась Катарине. Наверное, она подумала, что, запертая наверху, я никуда не денусь и одновременно не буду мозолить ей глаза.

– Хорошо, – решила она. Катарина быстро принимала решения. Она обратилась к Таннеке: – Завтра вы вдвоем перенесете ее кровать в чердачную комнату. Это временно, – добавила она. – Скоро мы перестанем нуждаться в услугах кормилицы.

«Временно!» – подумала я. Покупать мясо и рыбу на рынке мне тоже поручили временно.

– Давай поднимемся в мастерскую, – сказал он, глядя на Катарину особым взглядом, который я уже научилась узнавать – взглядом художника.

– Я? – Катарина улыбнулась мужу. Он очень редко допускал ее в мастерскую. Она широким жестом положила на стол пуховку и стала снимать припорошенный пудрой воротник.

Он схватил ее за руку.

– Оставь воротник.

Это было почти так же удивительно, как его предложение переселить меня на чердак. Он повел Катарину по лестнице. Мы с Таннеке обменялись взглядами.

Со следующего дня дочь булочника стала позировать в широком воротнике.

Марию Тинс провести было не так просто. Когда Таннеке с торжеством объявила ей, что она переезжает в подвал, а я – на чердак, она задумчиво попыхтела трубкой и нахмурилась.

– Вы могли бы просто поменяться местами, – сказала она, махнув на нас трубкой. – Грета спала бы с кормилицей, а ты – на ее месте в подвале. И никому не нужно было бы переезжать на чердак.

Но Таннеке ее не слушала: она была в таком восторге от своей победы, что не заметила логики в возражении своей хозяйки.

– Госпожа согласилась, – безыскусно сказала я. Мария Тинс бросила на меня внимательный взгляд искоса.

Когда я переехала на чердак, мне стало проще растирать краски для хозяина. Я могла позже лечь и раньше встать, но иногда он давал мне такое большое задание, что мне приходилось придумывать причину, чтобы подняться на чердак после обеда, когда я обычно шила у огня. Я стала жаловаться, что в темной кухне мне было плохо видно, как ложатся стежки, и что мне лучше шить в светлой чердачной комнате. Или я говорила, что у меня болит живот и мне надо прилечь. Каждый раз, когда я придумывала какой-нибудь подобный предлог, Мария Тинс бросала на меня все тот же внимательный взгляд искоса, но ничего не говорила.

Я привыкала лгать.

Предложив, чтобы я спала на чердаке, он предоставил мне самой распределять свои обязанности, чтобы найти время работать на него. Он никогда не пытался мне помочь, придумав какую-нибудь отговорку для жены, и не спрашивал меня, смогу ли я выкроить время. Он просто давал мне утром задание и ожидал, что на другое утро все будет сделано.