Он говорил, что они следовали за Полярной звездой на гребне огромной волны. И что донные волны катились так быстро, что превращались в огромные водные врата, разделяющие восток и запад.
— Они поднимались из самых глубин моря и возносились до синих небес, — любил говорить папа. — И когда наше судно вынесло прямо на них, нам казалось, что сам повелитель вод Нептун со своей свитой вышел, чтобы испытать нашу смелость. И так продолжалось несколько дней.
Он был настоящим кладезем историй! И хоть я сомневалась в точности фактов некоторых из них, в эту историю я почему-то верила. Водораздел, или Врата, разделяющие восток и запад, о которых он говорил, были международной демаркационной линией времени, а что касается испытаний смелости, то у моряков было принято устраивать обряды инициации тем, кто впервые ее пересекал. Экипаж судна состоял из мальчишек, а папа был самым молодым среди них, ему было всего семнадцать лет.
Может, это стало причиной того, что я вызвала специальную службу риелторов, чтобы они разобрали вещи отца. Я не хотела наткнуться еще на какой-нибудь его секрет. Я не хотела менять свое отношение к нему.
Теоретически эта служба была идеальным решением подобных сложных и очень болезненных ситуаций. Я намеревалась продать то, что еще имело какую-то ценность, отдать даром то, что уже ее не имело, и оставить себе только то, что я хотела сохранить.
Я ставлю локти на стол и рассматриваю юбилейную пепельницу из нержавеющей стали, которой уже исполнилось двадцать пять лет. Ее я точно оставлю себе. В ней собралась лужица от вечернего дождя, и окурки плавали в грязной воде. Выбросив их в мусорную корзину, я натирала пепельницу салфеткой до тех пор, пока не стала видна гравировка в ее основании, потом поднесла ее к глазам и задумалась. Двадцать пять лет работы на заводе были долгим сроком, и хоть сам этот сувенир нельзя было отнести к дорогим, важно было то, что он символизировал: целую жизнь, проведенную в усердном труде и службе.
Разве только отец считал годы, проведенные на военной службе, напрасной тратой времени.
Я вспомнила, как в первый день в госпитале он рассказывал о своей «борьбе за независимость».
Недостаточно, но в конечном итоге именно там он и проработал значительную часть своей жизни. Но он же был там счастлив, да? У меня опять появился комок в горле. Может быть, именно об этом он и пытался мне сказать. О том, что он ненавидел, во что превратилась его жизнь, и сожалел о том, что сдался и не стал бороться до конца.
И эта пепельница внезапно приобрела совсем другое значение: она стала символом того, что он утратил — другую дочь и другую жизнь. Выходит, его не устраивала эта? В глубоких водах моей боли и горя стала зарождаться злость. В блестящей поверхности пепельницы я увидела свое отражение. Я поставила ее обратно на стол и отвернулась, но по поверхности моего эмоционального мира уже пошли круги ряби. Чего еще я о нем не знаю? И что мне теперь со всем этим делать?
Теперь я стояла, уткнувшись в Великий водораздел, и теперь моя смелость проходила испытание.
Я глянула на пустое металлическое кресло отца, с которого уже начала облезать красная краска, взяла бокал, допила остатки виски и встала.
Еще одна дочь. Зачем я себя обманываю — я не смогу так это оставить. Я не смогу выкинуть из головы то, о чем только что узнала. Значит, у меня остался только один путь: заглянуть в прошлое моего отца.
Утром я позвоню риелторам и откажусь от их услуг. Я сама просмотрю вещи отца и таким образом попытаюсь разобраться в его другой жизни.
ГЛАВА 13
Я плохо спала, проворочавшись всю ночь на пропахшем плесенью футоне, пока мои мысли сражались с демонами