Девушка в нежно-голубом

— Еще бочонок? Откуда? Ты прекрасно знала, что у нас нет никаких других бочонков. А еще ты знала, что, если я это выясню, нам придется продать картину.

Он не поднял на нее руки — нет, этого он никогда не сделает, — но во взгляде его читалось такое презрение, что Саския внутренне содрогнулась. Казалось, сам Господь Бог рассержен на нее.

— Жадная, мелочная женщина. Да, я и не понимал, какая у меня жена.

— Тогда я тебе скажу. Это ты решил переехать на это Богом забытое место, не я. Я уже три года не была дома. Мои родители не видели Пита с младенчества — а разве я жаловалась? Разве хоть раз ты слышал, как я сожалею, что приехала сюда? Разве хоть раз я прокляла наводнение, или судьбу, или Господа Бога? Или тебя?

— Семенная картошка — это же наше будущее. Наша жизнь.

— Вот как? И больше ничего? Я не хочу в это верить! Ты злишься, Стейн, и если хочешь знать, злишься не на меня из-за картошки, или из-за картины, или из-за Янтье. Ты злишься на потоп. А это значит злиться на Бога. Ты видишь в жизни только работу: сажать, пахать, полоть, выкапывать. Для тебя, может, больше и нет ничего в жизни. Но не для меня. Мне в жизни нужна еще и красота.

В комнате не хватило места для гнева Стейна. Он вылез в окно, забрав с собой Пита и Марту, верный обещанию взять их на прогулку, а Саския осталась с Янтье и Катриной. И это их первый день вместе за целый год, даже больше. Все насмарку. Всхлипывая, Саския металась по комнате, подняла высохшую коровью лепешку и швырнула лодке вслед. Та и половины расстояния не пролетела.

Сладко же придется с ним детям. Ну и скатертью дорога! Она грузно плюхнулась на кровать, и Янтье подбросило в воздух.

Стейн не появлялся до вечера. Впервые с начала наводнения она боялась. Она всегда верила, что все будет хорошо, — все всегда и было хорошо у них дома в Вестерборке — но Олинг не Вестерборк. И Стейн — не ее любящий отец.

Не то чтобы Стейн не любил. Просто, прожив с ним вот уже восемь лет, Саския все еще не могла отличить его любовь от тревоги. Хотя, надо признать, в одном она ошибалась. Стейн надеялся. Надеялся даже сильнее, чем она, только надежда эта скрывалась глубоко в тайниках его души.

Днем Саския долго сидела перед картиной, потом сняла ее, положила в пустой мешок из-под зерна и зашила края.

В сумерках послышались поющие детские голоса и голос мужа, вторивший веселым детским песням. Чем ближе подплывала лодка, тем тише становилось пение. Наконец Стейн поднял весла, и лодка причалила к дому.

Через окно Марта протянула ей увядшие голубые цветы.

— Спасибо, моя хорошая. Это называется кукушкин цвет.

Саския глянула на мужа, карабкавшегося вслед за детьми: название ничего ему не говорило. Пит взахлеб рассказывал, где они побывали, но Стейн молчал. Его гнев иссяк, остался лишь неприятный осадок.

— Я поеду в Амстердам, — сказала Саския. — Послезавтра. Завтра я сготовлю тебе еды. Детей возьму с собой. Попрошу Альду довезти меня до Вольдейка.

Оттуда на буксире можно добраться до Гронингена, а там — дальше и дальше, пока не попадешь в Амстердам. Весь путь займет два-три дня в одну сторону, смотря как повезет.

Утром назначенного дня Саския ощущала на себе взгляд Стейна и Катрины, пока собирала вещи.

— Если удастся выручить хотя бы близко к восьмидесяти, — сказал Стейн на прощание, — возьми себе пять и купи другую картину. Какая понравится.

Сидя на жесткой скамейке на грузной пассажирской барже, направляющейся к югу от Гронингена, Саския чувствовала себя скиталицей, несущей с собой все свое имущество. Лишь изредка радость детей от новых впечатлений развеивала ее печаль. К чему все это? Она так хотела жить с любимым человеком на собственной ферме, выращивая невиданные доселе растения, способные прокормить весь мир, — и чем это обернулось? Работа, работа, работа и постепенное отчуждение от мужа. Как же так вышло?

За Ассеном им пришлось ждать, пока другая баржа не выйдет из шлюза, и Саския сошла на берег, давая детям размять ноги. На восток от реки отходил узкий рукав.

— Это на Вестерборк? — спросила она работника шлюза.

— На Вестерборк и есть, — откликнулся тот.

Ее душа радостно запела: речушка приведет ее прямо в родительский дом.

— А лодки туда ходят?

В ответ незнакомец кивнул на плоскодонку, готовую отчаливать.

Ах, попасть домой, где мама накормит их чем-нибудь, кроме опостылевшей картошки, — одна эта мысль заставила Саскию действовать. Она позвала детей, собрала вещи, взяла на руки Янтье и объявила: «Дети, мы едем навестить бабушку с дедушкой».

Они пересели на плоскодонку и разместились на палубе, опершись о ящики. Молодые ивовые ветви изящно покачивались на воде. Упоенно крякали утята. Берега желтели от василистника и белели яблоневым цветом. Подул ветер, белые лепестки посыпались на лодку, и дети принялись их ловить. Скоро они приедут в Вестерборк, где все красиво и каждый добр.