Девушка в переводе

Ма боялась отпускать меня, но теперь, когда я знала дорогу, путь до школы казался совсем несложным. Далеко, но почти по прямой. Мы вместе доезжали на метро до нужной остановки. Ма медлила у выхода, но я уверенно кивала ей на прощанье и отправлялась в направлении школы. Едва Ма скрывалась из виду, я ныряла за угол и возвращалась домой.

Несмотря на холод, я жутко потела от волнения. Что, если столкнусь с мистером Богартом или меня заметит кто-нибудь из одноклассников? Я ведь никогда прежде не делала ничего подобного. Как всякая хорошая китайская девочка, я всегда следовала правилам и радовалась учительской похвале. Но единственной альтернативой было вновь войти в класс мистера Богарта. Я впадала в отчаяние.

С болезненным чувством я тянула на себя тяжелую входную дверь, медленно вступая в темную пасть подъезда. Не снимая куртки, пробиралась в мрачную гостиную. Слабый солнечный свет с трудом пробивался сквозь грязные окна. Прежде я никогда по-настоящему не бывала дома одна и теперь чувствовала себя в относительной безопасности, лишь сидя в самом центре матраса. По крайней мере, издалека заметно, если подползают тараканы. В пустоте дверного проема могло материализоваться что угодно. Мусорные пакеты, закрывавшие кухонное окно, шелестели, а я размышляла, что грабителю не составило бы труда отодрать пленку и пробраться внутрь. А я могла бы выпрыгнуть в окно. И даже выжить, если бы удалось зацепиться пальцами за подоконник. Я развлекалась, придумывая выходы из всех непредвиденных ситуаций: загорится плита, в ванной появится привидение, нападет крыса, неожиданно вернется Ма, позабывшая что-то важное.

В квартире было очень сыро. Тот ноябрь выдался одним из самых холодных в истории Нью-Йорка. Чтобы не замерзнуть окончательно и не пугаться, я включала маленький телевизор. Его бормотание переносило меня в мир еды и лимонных аэрозолей. Я смотрела множество фильмов о больнице: врачи целовали медсестер, сестры целовали пациентов; фильмы о ковбоях и индейцах; многочисленные шоу, где люди сидели вокруг сцены, держа фонарики. Особенно загадочно звучала одна реклама. «Подними руки и будь уверен!» — грохотал голос диктора, а на экране мужчины и женщины победно вскидывали руки вверх. К чему бы это? Это имеет какое-то отношение к статуе Свободы?

«Увеличь словарный запас втрое за тридцать дней, — авторитетно наставлял серьезный мужской голос. — Удависвоих друзей. Покажи боссу, кто на самом деле босс». Я решительно выпрямилась, представив, как вхожу в класс и произношу слова, которых даже мистер Богарт не знает. И друзей давить не надо — у меня их здесь все равно нет. За этим последовала реклама вермишели в форме букв — сама идея привела меня в восторг, как и все, что связано с буквами. Тут я поняла, что проголодалась, так как наступило время обеда.

Я храбро прошла в темную кухню и заглянула в маленький облупленный холодильник. Ма не привыкла им пользоваться, и он был практически пуст. Я нашла только несколько жалких кусочков холодного цыпленка — косточки и жирная кожа, — пожелтевшие овощи с холодным рисом и плоскую коробочку устричного соуса. И не посмела ни к чему прикоснуться. Меня учили, что еду обязательно нужно разогреть. Дети в рекламе, которую я только что посмотрела, радостно ели сэндвичи с сыром, яблоки и пили молоко, но у меня не было хлеба, не говоря уже о том, что на него можно положить. Я боялась даже стакан воды выпить: однажды дома у меня был такой жуткий понос после некипяченой воды из-под крана, что я чуть не умерла. Ма всегда готовила мне горячую еду, когда мы вместе возвращались из школы, — паровую макрель с черными бобами, свиные шкварки, тыквенный суп, жареный рис с зеленым луком.

Я побрела назад к телевизору, в животе урчало. Сверкающие игрушечные кухни, мячи, такие огромные, что на них можно сидеть, детвора, поедающая хот-доги в ветвях деревьев. Рекламный ролик, в котором семья сидит за щедро накрытым длинным столом. Мне жутко захотелось оказаться в той комнате, где стоял стол. Там было так чисто, что можно было лечь прямо на пол. В нашей квартире я старалась ни к чему особенно не прикасаться. Даже после самой интенсивной уборки все словно было покрыто налетом из мертвых насекомых и мышиного помета. Я погрузилась в одну из своих самых любимых фантазий — что Па жив. Будь он здесь, возможно, нам вообще не пришлось бы работать на фабрике. Он сумел бы найти хорошую работу, и мы тогда зажили, как те люди в рекламе.