Девушка в поезде

Эту фотографию я видела раньше. На ней Скотт и Меган, их лица сняты крупным планом. Она смеется, а он смотрит на нее с обожанием. Или с ревностью? Стекло разбито как раз у кончика глаза Скотта, и оттуда лучами расходятся трещины, так что понять его выражение трудно. Я вспоминаю о тарелках, разбитых во время наших с Томом скандалов, и о выбоине в штукатурке в коридоре наверху.

По другую сторону запертой двери я слышу, как смеется Скотт, и покрываюсь холодным потом. Я вскакиваю на ноги, бегу к окну, открываю его, высовываюсь как можно дальше и, едва не падая, зову на помощь. Я зову Тома. Но это бесполезно и бессмысленно. Даже если бы он по какой-то случайности и оказался у себя в саду, то все равно бы меня не услышал — расстояние слишком велико. Я смотрю вниз, теряю равновесие и едва не срываюсь. Потом с трудом втягиваю себя обратно в комнату, чувствуя, как внутри все дрожит, а горло перехватывает от рыданий.

— Пожалуйста, Скотт, — молю я, — пожалуйста…

Я ненавижу себя за заискивающие, угодливые нотки в голосе. Я опускаю глаза на заляпанную кровью футболку, и тут до меня доходит, что кое-какие варианты у меня все же имеются. Я беру рамку, высыпаю остатки разбитого стекла на ковер, выбираю самый длинный осколок и осторожно засовываю его в задний карман.

На лестнице слышны шаги. Я отступаю к дальней от двери стене. В замке поворачивается ключ.

У Скотта в одной руке моя сумка, которую он бросает мне под ноги, а в другой — клочок бумаги.

— Ни дать ни взять Нэнси Дрю![5] — произносит он с ухмылкой и читает писклявым голосом: — «Она сбежала с любовником, который дальше у меня будет значиться как «В». — Он хохотнул. — «В» сделал с ней что-то плохое… Скотт сделал с ней что-то плохое…» — Он комкает листок и бросает к ногам. — Господи, ты и вправду убогая!

Потом оглядывает комнату и замечает лужу рвоты на ковре и кровь на футболке.

— Твою мать! Чем ты тут занималась? Пыталась свести счеты с жизнью? И сделать за меня мою работу? — Он снова смеется. — Надо бы свернуть тебе шею, но не хочется пачкаться. — Он отступает в сторону. — Убирайся вон из моего дома!

Я хватаю сумку и направляюсь к двери, но у самого порога Скотт ловким боксерским движением буквально выныривает передо мной, и я боюсь, что он остановит меня и снова схватит. Наверное, в моих глазах написан такой ужас, что он начинает хохотать. Я все еще слышу его смех, когда захлопываю за собой входную дверь.

Пятница, 16 августа 2013 года

Утро

Я практически не спала. Я выпила полторы бутылки вина, пытаясь уснуть, унять дрожь в руках и успокоить нервы, но это не помогло. Стоило мне начать погружаться в дремоту, как я тут же в испуге вскакивала. Мне казалось, я чувствую его присутствие в комнате. Я включила свет и сидела, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы, к шагам прохожих. Я смогла заснуть только под утро, когда уже начало светать. Мне снова приснилось, что я в лесу. Рядом находился Том, но мне все равно было страшно.

Вчера я оставила Тому записку. Выбежав из дома Скотта, я домчалась до дома номер двадцать три и принялась барабанить в дверь. Я была в ужасе, и меня не смущало, что Анна может оказаться дома и мой визит ее наверняка не обрадует. Дверь никто не открыл, я нацарапала записку и сунула ее в их почтовый ящик. Мне все равно, что ее может увидеть Анна — мне даже хочется, чтобы она ее увидела. Текст был довольно туманный — я написала, что нам надо поговорить об одном дне. Я не стала упоминать Скотта, потому что не хотела, чтобы Том отправился к нему разбираться — кто знает, чем это может закончиться?

Едва оказавшись дома, я сразу позвонила в полицию. Сначала, правда, выпила пару бокалов вина, чтобы немного успокоиться. Я попросила соединить меня с инспектором Гаскиллом, но его не было на месте, так что пришлось разговаривать с Райли. Это был не лучший вариант — Гаскилл отнесся бы ко мне с большим пониманием и добротой.

— Он силой удерживал меня в доме, — сказала я ей. — И угрожал.

Она поинтересовалась, как долго меня «удерживали силой». Эти кавычки буквально звучали в ее вопросе.

— Не знаю, — сказала я. — Может, минут тридцать.

Повисло долгое молчание.

— И он угрожал вам. Расскажите, в чем именно заключалась угроза?

— Он сказал, что свернет мне шею. Сказал… что надо бы свернуть мне шею.

— Надо бы свернуть вам шею?

— Сказал, что свернул бы, но не хочет пачкаться.

Она помолчала, потом спросила:

— Он ударил вас?

— Нет. Схватил.

Она снова помолчала и наконец поинтересовалась:

— Миссис Уотсон, а что вы делали в доме Скотта Хипвелла?

— Он просил меня прийти. Сказал, что ему нужно со мной поговорить.

Райли глубоко вздохнула:

— Вас предупреждали, чтобы вы держались от этого дела подальше. Вы лгали ему, говорили, что были подругой его жены, рассказывали всякие небылицы человеку, — позвольте мне закончить, — который в лучшем случае пережил сильнейшее потрясение. Это в лучшем случае. А в худшем — он может быть опасен.

— Он опасен! Именно это я и пытаюсь вам втолковать, неужели непонятно?