Девушка, золотые часы и всё остальное

— Не могу сказать, чтобы меня сильно беспокоило, как ты доберешься до Халендейла.

— В этой форме?

— У Берни Сэббита практически тот же размер, что и у тебя. Шкаф набит его барахлом. Переодевайся.

— Но она не разрешит мне остаться с ней в одном доме.

— Ты шутишь?

— Я совершенно серьезно. Она очень… очень строгих строгих правил.

— Даже в таком критическом положении?

— Да. И я вовсе не хочу рисковать. Вообще-то, даже выходить отсюда страшно рискованно. Любой таксист может узнать меня.

— Ну, дружок, здесь ты тоже не можешь оставаться. И я очень строгих правил.

— Так важно для тебя помогать мне или не важно?

— Важно, конечно, но, видишь ли, есть такие виды помощи…

— Слушай, Бетси, я придумал. Я могу написать Вильме записку, чтобы она тебе доверяла. Ты знаешь, она не очень-то высокого обо мне мнения. Ты отправишься туда, проведешь там ночь; обговоришь с ней все, и, может быть, вам удастся вместе догадаться, за чем они охотятся. А я без всякого риска переночую здесь один. Завтра ты вернешься, и если сможешь что-либо разузнать, мы решим, как поступить дальше. А если нет, вместе обдумаем следующий шаг.

Сначала Бетси не соглашалась, но затем все-таки признала, что эта идея довольно оригинальная. Пока он писал письмо, она приготовила выпить и перекусить. Затем они поужинали в маленькой кухоньке. Перед уходом — было чуть больше девяти вечера — она показала ему как включать телевизор. Для этого ей пришлось забраться на огромную кровать и нажать спрятанную кнопку, после чего на потолке отошла панель, за которой он увидел экран телевизора.

— Если Карла обнаружит тебя здесь, предложи ей посмотреть вместе телевизор, Кирби.

— Если мне удастся выпутаться из всей этой истории, я никогда больше эту женщину не увижу.

— А в чем дело? Боишься ее?

Бетси слабо улыбнулась его молчанию.

— Если честно, я тоже.

7

Вторично проверив, хорошо ли закрыта дверь и отыскав наконец последний запрятанный выключатель, Кирби забрался на середину гигантской кровати. От подушек шел беспокоящий аромат Бетси. Ночь выдалась теплой, со стороны шоссе доносились приглушенные звуки движения и далекий рев самолетов. В десятичасовых новостях показали еще несколько его фотографий, на которых он улыбался, как страховой агент. И один снимок Вильмы Фарнхэм — она мрачно хмурилась. Ведущий говорил о них, как о знаменитых преступниках двадцатого века. Хорошо информированные источники утверждали, что Винтер и Фарнхэм уже покинули страну. Оба совершенно таинственным образом исчезли из-под самого носа газетчиков. Видели, как они садились в самолет «Эйр Франс», оживленные, смеющиеся, с бокалами шампанского в руках. Они направлялись за припрятанными миллионами, навстречу роскошной жизни с драгоценностями, мехами, слугами, замками и немыслимым развратом.

Кирби подумал о том, что сейчас делают Бетси и Вильма. К этому моменту они уже наверняка все обсудили, и Вильма смущенно рассказывает теперь: «Он всегда боялся женщин. Вы должны были видеть его, когда он в ужасе убегал от меня». Представив себе это, Кирби мучительно покраснел. Смертельно устав за день, он никак не мог расслабиться и успокоиться. Ему казалось, что он ни за что не заснет, но неожиданно его быстро затянуло в джунгли кошмарного сна. Вильма, хихикая, медленно открывала застежку молнии прямо на своем длинном прохладном бледном бедре, показывая, как плотно там все внутри набито тысячедолларовыми банкнотами. Карла держала золотые маникюрные ножницы и, воркуя, отрезала уши маленьким розовым кроликам, которые душераздирающе визжали. Она была обнаженной и золотистой, намазанной кремом, от нее шел пар. А когда она повернулась, он увидел на неприличном месте татуировку: «простофиля».

Затем он вошел в маленький золотой телескоп и нашел там дядюшку Омара, весело ему ухмылявшегося. Дядюшка Омар протянул колоду карт и предложил взять любую, но когда он взял одну карту, та оказалась теплой, тяжелой и шевелящейся. Неожиданно он очутился на заднем сиденье знакомого старого автомобиля. Как и много лет назад, снаружи лил дождь, но все менее явственно капли колотили по крыше, и тут он почувствовал, что впечатления как-то уплотняются, теряют очертания сна, превращаясь в реальность. Точно какое-то существо, теплое, большое и будто резиновое терлось об него, принюхивалось, хихикало, хрипело и цеплялось за тело маленькими клешнями.