Девушки

— Подружки! Что вы запоздали на карьере? Машины, что ли, вытаскивали из него? Ух, миленькие! Наши войска разбили фашистов, вошли в Германию! — Сообщив это, она рассмеялась, и слезы потекли по ее обветренным пухлым щекам.

Карьерщицы примолкли на мгновение, а потом всколыхнулись и, охваченные восторгом, крикнули «ура», зашумели, стали обниматься и целоваться друг с другом.

— На улицу! На улицу! — неслись разгоряченные, радостные голоса торфяниц из окон бараков.

Их тут же заглушали возгласы «ура». И торфяницы группами и поодиночке выходили из помещений и торопились в сторону столовой и клуба.

Широкая, длинная улица поселка пестрела сотнями торфяниц. В разных местах вокруг гармонистов они плясали, танцевали, кружились, проносились вихрями. Пылали румянцем обветренные лица, взлетали толстые, с цветными лентами косы.

Земля гудела и пылала мутновато-коричневой пылью. Радостный гул стоял-переливался над поселком, раскинувшимся не на один километр, в предвечернем прохладном сиянии.

Солнце красным шаром висело на небосклоне. Казалось, и оно было захвачено такими же чувствами, как и девушки, вместе с ними радовалось победе над фашистами.

Девушки Ольги поужинали. Одни из них чинно сидели за столами, другие взволнованно, с раскрасневшимися лицами и счастливыми глазами обсуждали победу на фронте и радовались тому, что их родная армия перешла границу Германии и никакая фашистская сила уже не остановит ее. Говоря об этом, они плакали и целовались, выкрикивали «ура» в честь Коммунистической партии, государства и народа. Некоторые из девушек тарутинского поля, услыхав нарастающий шум ликования на улице, выбежали из столовой и смешались с торфяницами других полей.

Тарутинцы, увидев танцующих, начали тоже кружиться.

Нил Иванович, Долгунов, парторг ермаковского поля, Свиридов и другие мужчины сидели в центре зала и, как девушки на улице, вели оживленный разговор о вступлении частей Красной Армии в пределы Германии, о скором конце гитлеровской тирании. Торфяницы, затаив дыхание, слушали Емельяна Матвеевича и Нила Ивановича. В ту минуту к начальнику участка и Долгунову подошли девушки и предложили им потанцевать с ними.

— Какие мы танцоры!

— Вы просто не желаете!

— Да мы уже старики…

— Не говорите так, Нил Иванович, сегодня нет стариков, все юные! — твердо возразили ему девушки. — Идемте, пожалуйста! — И они взяли под руки своего начальника и подняли его со стула.

— Уж если вы, доченьки, считаете нас юными, то… — Нил Иванович запнулся, увлекаемый девушкой под звуки двухрядки на середину зала, где уже несколько пар легко кружились.

Девушки расступились перед ними. Танцуя, он со вздохом проговорил:

— Вы, Сукнова, правы, я, верно, помолодел…

Ольга, взглянув на начальника участка, немножко испугалась за него и подумала: «Замучают старенького. Уж очень Феня разошлась, не считается с силенками Нила Ивановича…» Она подбежала к нему, высвободила его из рук Сукновой и стала медленно, вальсируя, выводить его из круга танцующих. Долгунову помогла выбраться из группы торфяниц Даша Кузнецова. Нил Иванович и парторг, вытирая платками пот с лица, вышли на улицу, на свежий воздух. Следом за ними — Тарутина, Кузнецова, Волкова и другие. В толпе раздались звонкие и дружные возгласы:

— Смерть Гитлеру!

— Да здравствует наша Коммунистическая партия!

— Да здравствует советский народ!

— Да здравствуют советские девушки! — сказал проникновенно Нил Иванович.

Солнце стояло уже над краем земли, в пепельно-синеватых испарениях торфяных полей, вот-вот уйдет на отдых, но празднование новой победы над гитлеровскими ордами все продолжалось. То в одной группе торфяниц, то в другой снова и снова запевали любимую, всем известную песню:

Широка страна моя родная!

Ее подхватывали то в одном конце поселка, то в другом:

От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин
Необъятной Родины своей.

Девушки тарутинского поля слаженно пели:

Наши нивы глазом не обшаришь,
Не упомнишь наших городов,
Наше слово гордое — товарищ —
Нам дороже всех красивых слов.

И эта глубоко народная песня, как Волга в половодье, разливалась от края и до края по всему рабочему поселку.

* * *

Нил Иванович и Долгунов прилегли отдохнуть только на рассвете и, поспав малость, поднялись. Нил Иванович прошелся по кабинету, разминаясь и позевывая; вид у него был усталый и помятый, но чувствовал себя старик бодро.

— Ты, Матвеич, прав, — встретив кротким, добрым взглядом вошедшего парторга, промолвил начальник участка. — Я почти до самого утра, прислушиваясь к ликованью девушек, подсчитывал проценты выработки на полях. И что же? За первую половину вчерашнего дня они выполнили нормы в полтора раза больше, чем вырабатывали за день. Да, Матвеич, я был неправ…

Нил Иванович замолчал, вздохнул и задумался.