Девушки

Парторг и начальник участка вышли из конторы. Бледное солнце уже взошло, веял холодноватый ветер, над полями серела мгла, по белесо-стеклянному небу ползли редкие клочья облаков. Нил Иванович запахнул пальто и, покосившись на Долгунова, спросил:

— Матвеич, что же ты молчишь, и так странно, по-юношески, улыбаешься? Мечтаешь? Или смеешься надо мною, стариком? Над моим вчерашним страхом?

— Нет… Ты, Нил Иванович, до рассвета подсчитывал проценты добычи торфа, а я думал о том, как величественна русская, советская женщина. Она, Нил Иванович, в годы войны, чтобы помочь своим братьям, отцам и мужьям разгромить фашистские орды, взяла на свои плечи слишком большое бремя труда и, не сгибаясь под ним, героически несет его. Думая о ней, о делах ее, нужных Родине, я все время видел ее перед собой. Даже и тогда, когда я задремал, приснились мне наши торфяницы: они вместе с солдатами перешли границу Германии и несли освобождение немецким рабочим…

Нил Иванович, слушая Долгунова, широко открыл глаза, удивленно заглянул парторгу в лицо, но сейчас же опустил взгляд и задержался. Парторг обернулся к нему и заметил слезинки на его щеках и седеющих усах. Под пристальным взглядом парторга Нил Иванович сильнее покраснел, смущенно проговорил:

— Матвеич, торфинка заскочила в глаз, вот я и… отстал. Кажется… Да, да, вытащил ее! — Он махнул платком по лицу. — Теперь не режет, и слезы перестали течь. — Он резко выпрямился и проговорил громче: — Идем, Емельян Матвеич, на участок!

Они вышли из поселка, и Нил Иванович с душевным проникновением сказал:

— И я, Матвеич, подсчитывая проценты выработки, думал о славной советской женщине. Да и всегда, признаюсь, думал… Хорошо ты, Емельян Матвеич, сказал о ней!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Проходя мимо сада, Павлов замедлил шаги, подумал и повернул к воротам. Сад был пуст. Вершины деревьев тихо шумели, сбрасывая пожелтелые и розоватые листья. Шелестя и вертясь в сизом воздухе, они падали на дорожки и скользили по ним, гонимые прохладным ветром.

Павлов только что вернулся из двухнедельной командировки. Несмотря на то что не спал в вагоне, он чувствовал себя бодро, и ему не хотелось идти домой. Он смотрел на падающие с берез и осин листья, сверкавшие цветом меди, и думал об Ольге. «А не сесть ли мне в вагончик? — сказал он как-то неуверенно и тотчас ответил себе: — Нет, она, наверно, уже в поле, на работе, ей не до меня». И, думая о девушке, попытался представить ее себе. Видел черные, блестящие глаза, немножко лукавые и ласковые, темные волосы, стройную фигуру в синем комбинезоне.

Павлов так замечтался, что не заметил, как в сад вошли ребятишки и уселись на скамейки, окружающие полукольцом памятник Ленину, как подошел Долгунов и остановился около него, — видел в мыслях одну Ольгу. Долгунов сел на скамейку и обратился к Павлову:

— Почиваете, товарищ лейтенант?

Павлов вскинул голову и, увидев парторга, обрадовался.

— Простите, Емельян Матвеевич, что не заметил вас. Здравствуйте! — Он протянул руку парторгу, смотревшему — на него с ласковой и доброй улыбкой. — Немножко задумался, вот и… А вы, Емельян Матвеевич, как попали сюда?

— «Думы, мои думы, горе мне с вами! Что стоите поперек смутными рядами?» — произнес стихи Шевченко Долгунов, глядя на Павлова. — Как попал? Приехал на партийный актив. Шел в клуб, но, заметив вас, завернул… а вы уж перестали и узнавать болотников!

— Вы все шутите, Емельян Матвеевич.

— Что унывать-то? Наши войска далеко шагнули в Пруссию.

— Мне говорили, что вы всегда были большим оптимистом, — проговорил Павлов.

— Кто это распускает обо мне такие вздорные слухи? — спросил Долгунов.

— Секрет! — ответил шутливым тоном Павлов.

— Да, скажите, если это не тайна, кем оказался Аржанов? Помните, он работал техником у нас на участке и сбежал.

— Приземлился.

— Не понимаю… Что это значит?

— Очень просто. Он арестован. А вместе с ним и его вдохновители.

— Аржанов был не один у нас на участке? — удивился Долгунов.

— Целая шайка была. Работали по указаниям немецкой разведки. Неплохо законспирировались в волдыринской компании. Обычная шпионско-диверсантская история.

Долгунов поднялся и протянул руку.

— Мне надо на актив…

Павлов пожал руку парторгу. Ему хотелось спросить у него о Тарутиной: приехала она на актив или осталась на участке? Здорова ли она? Он не решился спросить об этом.

В парке стало шумно. По сизому небу плыли дымчатые облака. От земли пахло сыростью и прелью. Деревья глухо шумели вершинами, сбрасывая мертвые листья. По улице, мимо сада, прошла грузовая машина с женщинами, они пели.

* * *

С раннего утра в поселке началась обычная суета, торфяницы собирались к отъезду в родные села и деревни. В воздухе было холодно. На пожухлой траве лежала серая, как жемчуг, изморозь. Лужи на улице были подернуты первым ледком. Он стеклянно блестел и хрустел под ногами прохожих.