Девушки из хижины

Как выгляжу, я знала всегда, но мало об этом беспокоилась и редко задумывалась. Но в последние дни всякий раз, увидев зеркало, не могу удержаться, чтобы не подойти, не посмотреться. И постоянно задаю себе вопрос: почему у меня с Мамой ни одной общей черты?

Я сравниваю свои золотистые волосы с ее волнистыми темно-русыми прядями, свои тяжелые веки, частично прикрывающие глаза, с открытым взглядом ее темно-синих глаз. У Мамы четкая линия подбородка, и от бровей до низа лица черты правильные, почти точеные. А у меня лицо круглое, черты сглаженные и, по сравнению с мамиными, мягкие.

Никогда не рассказывала Маме, но время от времени в этих «ложных», как она их называла, воспоминаниях присутствовала другая женщина. Это была не Мама, но смотрела на меня, как Мама. У нее тоже были шафраново-золотистые волосы, только кудрявые. Когда она улыбалась, между передних зубов виднелась щель.

Много раз та женщина снилась мне, и я, наверное, смогу нарисовать ее по памяти.

– Николетта! – зову я.

– Что, милая?

– Как вы думаете, сможем мы заказать бумагу и карандаши вашему снабженцу?

На лице Николетты едва заметная улыбка.

– Конечно. Вообще-то дальше по улице есть магазин, торгующий ими. Мы там остановимся, когда поедем.

Сегодня вечером попробую.

Глава 28 Николетта

– Как вы с ним познакомились? – спрашивает Сэйдж, листая фотоальбом и рассматривая снимки моего мужа.

Брант может вернуться в любую минуту, и я постоянно посматриваю на часы. Весь день провела на телефоне, негромко обсуждая с доктором Петтигрю разные ситуации в развитии событий и способы справиться с ними. Хотя доктор заверила меня, что девочки хорошо подготовлены, лучше, чем она ожидала, и никаких трудностей вроде бы не предвидится. Тем не менее она привела мне целую кучу признаков, на которые нужно обращать внимание. Они указывают, что девочки чувствуют себя неуютно, хотя и не говорят об этом. Я их записала, а бумажку сунула в карман, зачем – сама не знаю. Сегодня столько раз перечитывала, что эти признаки уже отпечатались в голове.

– Я работала в художественной галерее, – начинаю я, усаживаясь на пол у кофейного столика. – Он был фотограф – в то время начинающий – и пришел спросить у моего босса, не согласится ли тот выставить его работы… Что было довольно смело, особенно для Нью-Йорка. Но работы были хорошие, а он устал ждать, когда его откроют. Что-то я заболталась. В общем, он пришел в галерею, встретился с моим боссом, а когда уходил, попросил у меня номер телефона, и позже мы встретились, чтобы выпить.

Все это время я беспокоилась о том, как отреагируют девочки на встречу с ним, тогда как волноваться нужно было о другом. Что они почувствуют, если Брант им понравится – он всегда всем нравится, – а кончится тем, что я его выгоню.

Не хотелось бы, чтобы они прониклись доверием к внешне доброму человеку, который окажется лгуном и обманщиком. Не знаю, насколько сильно это их травмирует, учитывая тот факт, что первый опыт их общения с взрослым мужчиной был далек от идеала.

Напоминаю себе, что нельзя хвататься за все сразу и надо решать проблемы по мере их возникновения.

– Что это значит – встретиться, чтобы выпить? – спрашивает Рен, разрезая тяжелыми портняжными ножницами одну из старых рубашек Бранта. Сегодня утром за завтраком она настояла на том, что сошьет Сэйдж новую куклу вместо той, что осталась в хижине. Рен говорит, что сошьет еще одну, для Иви, и отдаст ей, когда они снова встретятся.

– Это когда двое взрослых идут в бар и пьют напитки для взрослых, алкоголь, чтобы познакомиться друг с другом, – объясняю я, внимательно наблюдая, как Рен слюнявит конец нитки и вдевает ее в игольное ушко.

Она собирается сшить всю куклу вручную – до самого последнего стежка.

– Что такое алкоголь? – спрашивает Сэйдж.

– Это напиток, от которого становится веселей, – говорю я, подтягивая колени к груди, как девчонка. – От него будто… расслабляешься. Но он может заставить тебя делать такие вещи, которые человек обычно не делает, поэтому нужно быть очень осмотрительной.

Сэйдж перелистывает страницу альбома, водит рукой по глянцевым снимкам, ищет лицо Бранта.

– Он симпатичный, – говорит она.

– Красивый, – говорю я со снисходительной полуулыбкой. – Да, он такой.

Проколов иголкой два лоскута ткани, Рен поднимает глаза.

– Вы с ним давно вместе?

– Давно, – отвечаю я. – Много лет. Десять лет женаты. А вместе тринадцать. Что-то около этого.

– Почему у вас нет детей? – спрашивает она.

Ответ застревает в горле. Никто и никогда не спрашивал у меня про это, все в нашем кругу знали про удаление матки.

– Мы хотели, – медленно говорю я. – Лет десять назад мне сделали срочную операцию. После нее я не могу иметь детей.

Говорить об этом вслух так же больно, как и десять лет назад.

– Как бы то ни было, люди говорят: просто так ничего не случается, – говорю я, шлепая ладонями по бедрам и улыбаясь сквозь готовые брызнуть слезы.

– Кто это говорит? – спрашивает Сэйдж.

– Просто такое выражение.