Девушки на выданье. Бал дебютанток

В парке около озера видна пещера, закрытая железной решеткой; говорят, что здесь находится выход из тех подземных ходов, которые император Павел велел провести от своей комнаты, чтобы иметь возможность бежать от убийц. Тщетная предосторожность, не предохранившая его от смерти, которой он так боялся и заслуженность которой, может быть, сознавал. Все эти воспоминания делают пребывание в Гатчине очень мрачным и неприятным. Я не понимаю, почему двор выбирает Гатчино именно тогда, когда хочет веселиться. Образ жизни здесь совершенно особый, похожий на жизнь в деревне. Для обедов и завтраков собираются в Арсенале, там же проводят вечера за музыкой, днем играют в petits jeux[186] и в шарады, катаются с деревянных гор. Организуются прогулки в экипажах всякого рода: ландо, фаэтонах, шарабанах и кабриолетах с самой фантастической упряжкой, охоты, в которых принимают участие дамы. Парк большой; летом он, может быть, красив, но теперь оголенные деревья, осеняя своими почерневшими сухими ветвями болотистую и полузамерзшую почву, представляют унылую картину. Надо сказать, что в этом году, несмотря на все увеселения и на общительность по заказу, ни у кого не весело на сердце. У всех скорбная тревога написана на лице. Собравшись, говорят вполголоса о последних известиях, передают друг другу бюллетени, щиплют корпию. Даже молодежь не может веселиться. Но больше всего сжимается сердце, глядя на государя. Когда он проходит через Арсенал, в его поступи, прежде такой твердой, эластичной, чувствуется подавленность. Его высокая фигура начинает сгибаться. У него какой-то безжизненный взгляд, свинцовый цвет лица, чело, еще недавно надменное, каждый день покрывается новыми морщинами, свидетельствующими об убийственных заботах, тяготеющих над этой гордой головой, ни перед чем доселе не склонявшейся.

Сегодня утром мы все были в Арсенале после завтрака. Стюрлер и Голицын играли сонату Бетховена, как вдруг по зале раздался слух, что только что приехал курьер из Севастополя с важными известиями. Великая княгиня Александра Иосифовна побежала к государю, чтобы узнать подробности, и вскоре вернулась с радостными криками, сообщая нам, что мы взяли четыре неприятельских редута. Постепенно мы узнали подробности дела. Этими редутами, из которых три английских и один турецкий, овладел генерал Липранди со своими подкреплениями. Два из них были снесены, два заняты нашими войсками, которые, таким образом, господствуют над неприятельским лагерем. Мы захватили одиннадцать осадных орудий и тотчас же обратили их против неприятеля; с их помощью была сбита грозная французская батарея, направленная против наших фортов. Четыре из наших храбрых офицеров в сопровождении 30 добровольцев произвели ночную вылазку, захватили одну батарею и заклепали 19 пушек. Липранди занимает теперь с 20 000 человек сильную позицию, преграждая сообщение между Балаклавой и лагерем осаждающих и отрезывая, таким образом, лагерь от снаряжений и продовольствия. Чтобы выбить его из его позиции, необходимы значительные силы, которые пришлось бы взять из осаждающей армии.

После этих известий мы воспрянули духом. Государь, войдя к государыне, чтобы сообщить ей эту новость, прежде всего бросился на колени перед образами и разрыдался. Государыня и ее дочь Мария Николаевна, думая, что страшное волнение государя вызвано взятием Севастополя, бросились тоже на колени, но он успокоил их, передал радостную весть и тотчас же приказал отслужить благодарственный молебен, на котором мы все присутствовали.

Гильдебранд, привезший известие, получил аксельбанты адъютанта. Государь совершенно воспрянул духом. Говорили, что еще сегодня утром он плакал, узнав про измену Ганновера, обратившегося против нас. Вообще его нервы в самом плачевном состоянии. Видя, как жестоко он наказан, нельзя не жалеть его, а между тем приходится признать, что он пожинает то, что посеял. В течение стольких лет своего царствования он направлял всю внешнюю политику не столько в интересах своей родины, сколько в интересах якобы Европы, считая себя призванным защищать принцип порядка. Народы ненавидят его как представителя деспотизма, а государи, которых он защищал, заставляют его теперь дорого расплачиваться за самолюбие, уязвленное сознанием его превосходства.

27 октября.

Сегодня вечером великий князь прочел нам конфиденциальную корреспонденцию из Вены (вероятно, от Горчакова), представляющую очень умный обзор политического положения России в настоящее время и оканчивающуюся словами: «Нельзя понять современный кризис, если не отдавать себе отчета в том, что из него неизбежно должен вырасти новый мир».