Девушки на выданье. Бал дебютанток

В первый раз с тех пор, как я при дворе, вырвалась я из ограды парков с их искусственной природой и увидела настоящую деревню, ту русскую деревню, которая так мне дорога в своем величественном однообразии. Мы спускались по пологому склону, и перед нами раскрывался необозримый простор полей и лугов, окаймленных черной линией лесов, а за ними опять поля и луга, и над всей этой широтой бесконечное небесное пространство. Здесь, на берегу Балтийского моря, развертывались совершенно те же виды, как в Орловской губернии, на берегу Десны, в поместье моего отца. Как и там, что-то необъятное, неопределенное, смутное и бесконечное, тихое и величественное, печальное и спокойное, что составляет неизъяснимую прелесть русской деревни.

Я смотрела, и сердце мое наполнялось воспоминаниями, сожалениями, надеждами и стремлениями, но англичане были ни при чем в моих ощущениях, я даже совершенно забыла про них и вспомнила об их существовании, только когда заметила, что на протяжении всего пути нам то и дело встречались кучки любопытных, которые все направлялись к морю посмотреть морское чудовище, поднявшееся из волн. Некоторые шли шумными группами, другие расположились веселыми компаниями на траве вокруг кипящего самовара. Вся эта публика имела вид очень веселый и не боялась, по-видимому, совсем неприятеля. С Бронной Горы мы увидели открытое море, на зеркальной поверхности которого можно было простым глазом очень отчетливо различить в лучах заходящего солнца неприятельские суда, покачивающиеся на якорях. Цесаревна села на большой камень и долго оставалась в созерцании моря и деревенского пейзажа, раскрывавшегося перед нашими глазами. Потом она неожиданно спросила меня: «Вы довольны?». Очевидно, это не относилось к англичанам, но она тоже в эту минуту наслаждалась возможностью дышать вольным воздухом деревни и созерцать эту природу, столь отличную в своей первобытной красоте от парков, в которых мы всегда заключены, как в изящной тюрьме. Она почувствовала, что в эту минуту наши чувства встретились, что впечатления наши были одинаковы, и она спросила меня, довольна ли я, потому что сама была довольна, невзирая ни на каких англичан, надменно парадировавших перед Кронштадтским рейдом.

Мы вернулись в Петергоф только в полночь, очень довольные нашим днем. Я, право, благодарна господам англичанам за то, что они доставили нам такую прелестную прогулку. Если они не причинят нам другого зла, можно будет с ними вполне примириться.

20 июня.

Получено известие о победе, одержанной Андрониковым над турками. Дело довольно крупное: захвачено 13 пушек и 35 знамен. Это, несомненно, победа, но она ничего не кладет на чашу весов в нашу пользу, до такой степени плохи наши дела на Дунае. Пришлось снять осаду с Силистрии, Шильдер умер от ран, очаровательный граф Орлов-младший потерял глаз; наши войска отступают к Пруту. Вот результаты рыцарской и сентиментальной политики, исключавшей ясное и точное понимание отношений между державами. Бедный отец в отчаянии, ему выпала роль Кассандры этой войны. Своим ясным и тонким умом он предвидит все бедствия, которые являются последствием нашей глупости, и имеет огорчение видеть, как его предвидения сбываются.

24 июня.

Завтра день рождения государя. Никаких празднеств не будет. Государь проводит вечер в кругу семьи. Я провела вечер в Сергиевке у Александры Воейковой с ее сестрой Марией, фрейлиной вел. кн. Александры Иосифовны. Она рассказала нам про прекрасный поступок великого князя Константина. Правительство не соглашалось отпустить сумму в 200 000 руб., нужную для постройки канонерских лодок, ссылаясь на недостаток денег. Великий князь дал эти 200 000 руб., сказав, что все, что он имеет, по праву принадлежит России. Он хранит этот поступок в полной тайне. О великом князе Константине рассказывают очень много хорошего, говорят, что он очень образован, энергичен и исполнен патриотизма. Мария рассказала мне, что в Венеции в свое время славяне и греки оказали ему восторженный прием. Он мог бы, может быть, осуществить в своем лице мечты Екатерины II относительно его дяди, но в наше время взгляды на внешнюю политику в высших сферах очень изменились, и сам государь говорит, что по отношению к Константинополю он подобен тому господину, который, примеряя слишком узкие панталоны, сказал: «Если я и влезу в них, то в них не останусь…».

8 июля.