Девушки по вызову

Зато дискуссия, развернувшаяся после выступления Джона Д. Джона, получилась занятной. Никто из высказывавшихся не ужасался услышанным, но и не соглашался безоглядно, чего так боялась бедная Клэр. Все эти метафизические загадки и ужасы были признаны страшилками для учащихся средней школы - во всяком случае, под включенный магнитофон участники стремились проявлять здравомыслие. Однако высказывания по конкретным аспектам проблемы были нелицеприятны. Прямого столкновения лагерей сторонников Николая и Бурша - удалось избежать, но их антагонизм проявился еще отчетливее. Клэр вдруг сообразила, что среди присутствующих только эти двое, Гектор Бурш и Джон Д. Джон, - ее подлинные соотечественники, американцы по рождению. Николай, Бруно, Валенти и фон Хальдер, хоть и учились в американских университетах, были европейцами, занесенными в ее страну обратным током Гольфстрима, преобразовавшим ее интеллектуальный климат и превратившим в Мекку науки. Тони, Уиндхем и Блад - британцы, Харриет - австралийка, Валенти - итальянец, Петижак - француз. И все же они, при всех их слабостях и суетности, казались как-то человечнее, чем двое уроженцев Нового Света - этой мастерской по изготовлению восковых фигур.

Николай возвращался по освещенной луной тропинке, преследуемый собственной тенью. На балкон он ступил посвежевший, повеселевший.

-  В лесу пахнет солями для ванны, - сообщил он. - Я поразмыслил...

- О чем?

- О том самом письме Эйнштейна. Наша конференция заведомо провальная, но мы хотя бы должны образовать комитет действия. Если придется, насильно....

- Полностью одобряю насилие.

-  Надо будет обработать каждого индивидуально, начав с тех, кто и так на нашей стороне: Харриет, Тони, Уиндхем, Блад...

- Блад?!

- Он, конечно, клоун, король... извини, королева клоунов, зато он неравнодушный. В его поэзии я ничего не понимаю, у меня от нее зубная боль. Но он единственный из живых поэтов, хоть что-то смыслящий в квантовой физике и генетическом коде.

- Трижды аплодисменты Бладу.

- Валенти мне не нравится. Но он охотно пойдет на сотрудничество. Боюсь, даже излишне охотно.

- "Ужасные времена - ужасные средства"?

- Вот именно. Теперь - Хальдер. Он меня не любит, но и его интересует тема. Надеюсь, при должной дипломатичности...

- Голосую за дипломатичность.

- Бруно будет молоть языком, но сохранит нейтралитет. В конце концов, он откажется поставить свою подпись, сославшись на занятость в других организациях. Но за кулисами он может быть полезен... По другую сторону баррикады засели два непримиримых робото-маньяка, Бурш и Джон-младший, а с ними - свихнутый Петижак. В вопросах судьбы мира у нас с ним нет общего языка. Я даже не уверен, что их волнует эта тема. Всякое волнение они отвергают, как слюнявую сентиментальность. Но они нам нужны для полноты картины, чтобы нас не обвинили в односторонности.

- Хотя мы односторонни, и слава Богу!

- Конечно. Но, как мы ни ненавидим философию друг друга, экстренная ситуация - мать союзов. Они могут пойти на сотрудничество из чистого оппортунизма. А могут и не пойти. В таком случае совесть у нас будет чиста: мы сделали все возможное, и черт с ними!

- Да, черт с ними! Только кто будет заниматься дипломатическим обхаживанием молодого Джонни и Бурша? Если за это возьмешься ты, у тебя не хватит терпения.

- Не беспокойся, я придумал план. Сугубо конспиративный. Только не отвечай: "Я голосую за конспирацию!"

- Все равно я за это.

Николай изложил свой план. Для начала он переговорит с двумя-тремя ближайшими единомышленниками. Они сколотят тайный кружок и будут встречаться каждый вечер, вырабатывая план дебатов следующего дня и распределяя обязанности по обращению в свою веру оппонентов... Все это звучало по-мальчишески и несерьезно, но на международных конференциях именно так и принято действовать. Клэр была всецело "за", хоть и не верила в успех. Ко сну она готовилась в приподнятом настроении.

Вторник

I

Второй день симпозиума начался вполне мирно. Хорас Уиндхем прочел лекцию, сопровождая изложение слайдами и гуттаперчевыми японскими улыбками. Доклад назывался "Революция в утробе", но докладчик оговорился, что первой части следовало бы предпослать подзаголовок - "Сражение во чреве". Ведь материнская утроба - самое опасное место из всех, где человеку приходится побывать на протяжении жизни, а время, проводимое в нем - это период наибольшей смертности: около двадцати процентов эмбрионов умирают до рождения, причем сюда еще не включены искусственные аборты.

Считается, что человеческий эмбрион - счастливое создание, однако существуют веские основания подвергнуть это представление сомнению. Появление человека на свет, в отличие от рождения животного, - болезненный и тяжелый процесс, причем у цивилизованных народов он протекает тяжелее, чем у первобытных. Появление на свет - рискованное предприятие.