Девушки с картины Ренуара

Уютное и теплое гнездышко на авеню Дюкен соответствует их представлениям о жизни: ограниченной узким кругом сплоченной семьи и открытой для искусств. Если они уезжают на каникулы, круг перемещается на новое место, но сохраняет старые привычки, ничего не меняя ни в ритме существования, ни в приеме гостей. На курорте их ждут все те же просторные гостиные и столовые, где стоит их любимое фортепиано. Там же ведутся оживленные беседы. Анри Лероль ни дня не проводит вдали от инструмента: его фортепиано — почти человек, полноправный член семьи. Среди прелестей замка Люзанси, что в долине Марны, арендованного семейством Лероль на лето у графа де Бонньер, Анри окружают не только супруга и свояченицы, их дети, их друзья. Там находится еще пяток фортепиано, никак не меньше! Но это представляется ему разумным, ведь в многочисленной семье все играют, никто и минуты не способен прожить без музыки.

Всем весело среди своих. Никто не скучает. Исключение составляют только те дни, которые Анри Лероль проводит у родителей своей жены, четы Эскюдье, в Сиврэ, в департаменте Вьенна, неподалеку от Монморийона. Здесь только один расстроенный старый рояль фирмы «Эрар». Римский храм и расположенные по соседству руины феодального замка не утешают Анри! Как и компания господина Эскюдье, приходящегося детям дедушкой, настоящего брюзги: как будто бы для того, чтобы подразнить своего зятя, он не любит ни музыки, ни живописи, ни деревни, и, вместо того чтобы плавать вместе с семьей на лодке по протекающей через сад реке Шаранта, он предпочитает рыбачить в одиночестве! Сам Эрнест Шоссон, приезжающий сюда вместе с Жанной, превращается в ворчуна. Он жалуется Анри, который, как никто другой способен понять его: «Мы здесь всего два дня, а уже подумываем улизнуть».

Савойя, Овернь, Пиренеи, долина Марны или Сены, побережье Нормандии, Пикардия… Отправляясь в путешествия по всем этим местам, сестры увозят с собой партитуры и книги, Анри Лероль — коробки с красками, щетки и кисти, тетради с рисунками, мольберт, а также скрипку. Шикарные модные места — Довиль или Биарриц — нравятся супругам Лероль меньше, чем Ла-Транш-сюр-Мер, Сали-де-Беарн или Вель-ле-Роз, расположенные во французской глубинке. Семейство часто можно увидеть в середине августа в Лурде, во время паломничества [9] . Живопись, игра на фортепиано или на скрипке перемежаются с партиями в крокет и катанием на лодке. Оба мальчика, Жак и Гийом, носятся на велосипедах. Когда Анри Лероль или дядюшка Эрнест Шоссон пытаются им подражать, раздаются аплодисменты: у них тоже новехонькие велосипеды. Гийом Лероль будет долго вспоминать об этом: «Именно там [в Сиврэ, у дедушки по материнской линии] я впервые увидел, как дядя Эрнест вместе с отцом осваивают велосипед. Оба были нелепо одеты по моде того времени: майка, маленькая фуражка и облегающие брюки. Я часто видел, как они падают, и наблюдал, с каким трудом они слезают с седла». В бильярде они были намного ловчее.

Иногда сестры меняют облик. К примеру, переодеваются в восточных красавиц или танцовщиц. То они подражают женщинам из гарема — на фотографии 1890 года они, покрытые вуалями, курят, принимая томные позы. Серьезных девушек посещают отнюдь не серьезные фантазии. Одна из знакомых отца, Лои Фуллер, пришедшая позировать в его ателье, становится их кумиром. Фуллер — американская актриса, совершившая революцию в области танца и появлявшаяся с голыми ногами и почти обнаженной в музыкальном театре «Шатле» и в кабаре «Фоли-Бержер», пожелала, чтобы Лероль написал ее портрет.

На память ему она оставила свои покрывала — те, которые доводили публику до экстаза. Прозрачные, воздушные, пропахшие духами покрывала, в которых она танцевала в Театре на Елисейских Полях под

«Ноктюрн» Дебюсси. Ими завладели Кристина и Ивонна. С тех пор они без устали облачаются в них и танцуют в импровизированных балетных постановках — разумеется, исключительно семейных. На другой семейной фотографии видно, как они по очереди пользуются покрывалами, как крыльями, пытаясь взлететь, как сама Фуллер в знаменитом «Танце бабочки». Отец громко аплодирует, мать растрогана, братья смеются, дядюшки, тетушки, кузены очарованы. Волшебная жизнь. Красота, тепло, легкость, дружба, фантазия. Всем этим их как будто одарили щедрые феи. Могли ли представить себе сестры, купавшиеся в солнечной атмосфере, что судьба порой переменчива?

От того счастливого времени осталась картина, на которой Анри и Мадлен Лероль изображены вместе со своими четырьмя детьми. Ее в 1892 году написал один из их друзей — Эжен Каррьер. Он католик и дрейфусар, что, очевидно, не могло не понравиться на авеню Дюкен, а его социалистическая жилка придает каплю пикантности светским отношениям. Художник, не принадлежащий ни к одному направлению: ни к академизму, ни к импрессионизму, ни, в сущности, к символизму, — возможно, вобравший в себя всего понемногу, пользуется успехом на парижских салонах, где выставляет натюрморты и портреты своих современников. Придирчивый Дега прозвал своего нелюбимого собрата «Ватто на пару». Картины Каррьера действительно туманны, пасмурны или размыты, в мрачных тонах, еще более смутных, чем у Лероля, — блеклые коричневые цвета, желтовато-коричневые. Его картины нельзя назвать слишком веселыми.

Над этой картиной (ее размеры — 1,585 на 2,215 метра) он работал на авеню Дюкен. Из-за полутонов создается впечатление, что Каррьер посадил моделей полукругом у камина: одни персонажи освещены лучше, чем другие. Но это лишь предположение: на картине не видно никакого камина. Анри сидит справа, его бородка сливается с коричневатым фоном картины. На первом плане — высокий и стройный силуэт Ивонны Лероль. Кристина — слева, вместе с Гийомом: они едва различимы, лица Гийома не видно, оно смазано, словно по нему прошлись тряпкой. В центре — мать, Мадлен, она притягивает взгляд своим светлым платьем. Одна ее рука лежит на подлокотнике кресла, другой она держит маленького, одетого в матроску, Жака (правда, чтобы это заметить, нужно вооружиться лупой). Невозможно сказать, что в памяти остаются лица персонажей. Все они слишком призрачны. Но, портрет, тем не менее, интересен: семья, как будто зажатая в ореховой скорлупе, образует нераздельное единство. Для Каррьера индивидуальность не имеет значения. Его интересует целое. Он уловил особенность этой группы: сплоченная семья, где все близки друг другу. Кажется, есть только один недочет: он убрал фортепиано! Если знаешь эту семью, то ощущаешь его отсутствие.

Что еще любопытнее, ощущение счастья от него тоже как будто ускользнуло. Любимый цвет Каррьера — коричневый, переходящий в желтый, — не внушает оптимизма. Наконец, на всех лицах — замкнутость. Никто не улыбается. На лице Ивонны словно читается страдание. Тогда как на самом деле в то время жизнь обеих сестер Лероль все еще радостна и легка.

Но искусство, которое их окружает, искусство, которое они ежедневно вдыхают, тоже ядовито. Может быть, Каррьер угадал мрачное и замедленное движение. Будущие губительные процессы.