Девушки с неба

Дверь открыла горничная Анна, в белом переднике, в крахмальной кружевной наколке.

— Господин просил сказать, что у него гости и он не может выйти.

В этот вечер Лиили всю ночь бродила по пустым улицам старого, заметенного снегом города. В парке она села на скамью и хотела замерзнуть. Смерть не пришла, через несколько дней в одинокой комнатушке Лиили появился Гуннар. Явился с тысячей извинений, был несчастен и нежен, и Лиили — примирение так сладко! — плакала у него на груди. А уходя, Гуннар сказал:

— Моя мама была очень удивлена. Она считает, что девушке не подобает ходить под окнами мужчин и кидаться снегом.

— А дальше? — спросила Татьяна.

— Однажды Ванда Ситска позвала меня к себе. Я знала, что супруга инженера чопорна и старомодна, поэтому я оделась подчеркнуто скромно. Хотела произвести на будущую свекровь приятное впечатление. Я стояла у зеркала и дрожала от возбуждения: не делает ли меня этот белый воротник инфантильной? Не кажется ли мое лицо широким от этой шляпы с загнутыми кверху полями?

«Видите ли, прейли, — сказала мне Ванда Ситска. — Я мать, и будущее моего сына для меня важно. Поэтому я и хотела поговорить с вами».

Потом она говорила, что мы с Гуннаром не подходим друг другу. Что ее сын из хорошей интеллигентной семьи, что я милая девушка, но… одним словом…

Я понимала, что она хотела сказать. Ведь я всего лишь дочка простого ремесленника.

«Хорошо, — сказала я, — но почему вы раньше не объяснили этого своему сыну?»

Ванда Ситска усмехнулась:

«Вы должны понять… молодой мужчина… Как я могла ему это объяснить. Это вы должны были сами понять. У каждого мужчины, прежде чем он женится, бывают свои маленькие похождения».

Маленькое похождение ее сына… А я уже ждала ребенка! Гуннар говорил, что любит меня, что ему до смерти все надоело, он устал и хочет покоя. Но если мать не согласится, ничего не выйдет.

Все-таки мы поженились. Проуа боялась скандала. Настоящей свадьбы не было. Ванда Ситска в этот день куда-то уехала. В гости, на две недели. А свекор ушел в клуб играть в бридж…

— А зачем тебе надо было выходить замуж? — спросила Таня. — У тебя была работа, ты была независима.

Лиили пожала плечами.

— Но ведь я ждала ребенка. — Лиили глубоко вздохнула. — С Вандой мы до сих пор на «вы». Ребенок заставил со многим смириться. А теперь у меня никого нет…

— А Гуннар?

Не отвечая, Лиили протянула руку. Крепко, по-мужски пожала ее Таня. Уже перейдя мост, она обернулась, и, не различив в темноте фигуры Лиили, крикнула тихо:

— Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — едва слышно ответила Лиили.

6

В жизни деревни что-то изменилось. Кузнецам работы хватало и раньше, но Хабибуллин всегда, когда хотел, уходил по своим делам и даже на часок-другой отпускал домой Ханнеса. А теперь не было у Ханнеса времени ходить обедать домой — каждая минута на счету — и Пярья носила мужу обед в кузницу.

Низкий сарай с высокой трубой сделался вдруг центром всеобщего внимания. Раньше здесь бывало мало чужих, а теперь они суетились тут без конца — и беспокойные бригадиры, и контролеры, и начальники (свои и из районного центра). Они подъезжали к кузнице в плетеных тарантасах, одетые во френчи, туго затянутые ремнями в талии, гладко выбритые и надушенные, со старательно начесанной челкой черных волос. Все они были хмуро озабоченными и угрожающе задавали одинаковые вопросы: «Когда будет готово? Неужели нельзя быстрее?»

Аллах, аллах! Каждый год одна и та же история.

Все будет! Пока Хабибуллин жив и в силах работать, все будет сделано вовремя. По правде говоря, не так уж все… Все невозможно успеть. Но, в общих чертах, он никогда не подводил с ремонтом ни к севу, ни к жатве.

Когда разные начальники своим нытьем или угрозами приводили кузнеца в ярость, он выгонял всех из кузницы и посылал куда солнце не светит.

Здесь работал Хабибуллин, и он сам отвечал за свою работу!

От ранней зари и до позднего вечера длинная жестяная труба кузницы выдувала в небо белый дым. Поля ждали. Шелестя, склоняя тяжелые колосья, звала пшеница, и разве Хабибуллин, черт возьми, не видел этого своими глазами! Разве не болело у него сердце! Разве он ночами спал спокойно? Мучительные мысли сменяли одна другую.

Вот такую партийность Ханнес понимал. Ханнес относился с недоверием к людям, которые били себя кулаком в грудь и кричали где надо и не надо, как они любят советскую власть.

Ханнес, настоящий эстонец, не терпел громких слов. Советская власть не женщина, которая хочет, чтоб ей каждую минуту клялись: «Я люблю тебя! Я люблю тебя!»

Ханнес сразу признал рабочую власть своей и будет ей верен, хоть руби его на куски. До сих пор он все понимал. И хотя он человек простой, но важные, серьезные вещи хочет понять сам. И не нужно ему их силой вдалбливать в голову.

Несмотря на мощный загривок, коротконогий кузнец рядом с Ханнесом казался небольшим. Иногда, принеся обед, Пярья рассматривала их. Своего светлого великана и темного порывистого Хабибуллина, широкоскулого, косоглазого, обритого наголо.

Кузнец и молотобоец не вели длинных разговоров. Кузнец говорил на своем, а Ханнес на своем родном языке.