Девушки с неба

— Успех врага временный! — воскликнул Искандер Салимов. — Скоро у нас будет больше танков и пушек, гранат и мин, будет мощнее и авиация. А опорой нашей армии является ее единый и мощный тыл!

Это и были московские новости.

Но жители Такмака, две далекие тыловые деревни, как они должны участвовать в этой борьбе?

— Мы многое можем, мы даже сами не знаем, как много мы можем. Мы должны давать больше хлеба. Любой ценой!

Оратор стряхнул с лица снег, он стоял, обнажив голову, гневный и прекрасный. Эта белая буря была полна его призывов и восклицаний!

— Усилие, выдержка, мужество — и на нашей улице будет праздник.

Сейчас это был не тот Искандер Салимов, каким запомнила его Кристина после первой встречи. Ей почему-то вспомнилось, как жена директора держала в пальцах кусок селедки и давала ребенку пососать.

«Смотри, Искандер, как ей хочется солененького!» — воскликнула Варя, и Салимов улыбался ей.

«Они любят друг друга», — подумала Кристина и посмотрела вокруг себя. На площади Карла Маркса были только женщины двух деревень, женщины и дети.

«Я очень пустой человек», — думала Кристина и заплакала. Она плакала, как ребенок, болезненно морща лицо. Ведь даже к своей матери она относилась небрежно и грубо, доброту матери Кристина всегда принимала, не чувствуя благодарности, как нечто само собой разумеющееся. Только один раз, прошлым летом, Кристина пожалела ее — это было в то утро, когда Кристина ходила к врачу. Глаза матери выражали такую безграничную любовь и заботу. У нее было такое пропыленное, усталое лицо. Кристина прижала свою щеку к руке матери. Мать смотрела в землю, но радость ее была так велика, что Кристина почувствовала это и ей сделалось стыдно.

Народ вокруг пел «Интернационал», и Кристина плакала теперь еще сильнее, хотя сердце ее было полно удивительного спокойствия и света.

Какой-то мужчина пробивал себе дорогу сквозь людскую массу, и, только когда он уже совсем приблизился, девушка узнала Романа Ситска. На голове инженера был женский шерстяной платок.

— Это вы? — сказал мужчина.

— Да.

— Идите домой, вы совсем посинели.

— Скоро пойду.

— Как живете?

— Хорошо. — Кристина не смотрела на инженера: неловко было поднять свои заплаканные глаза.

— Киев… Орел… Таганрог… Харьков… в руках врага. В Крыму и на Калининском направлении идут тяжелые бои.

Кристина смотрела в землю.

— Ну и что же. Мы снова отвоюем их, — сказала она.

Роман Ситска внимательно посмотрел на нее своими, как всегда, смеющимися глазами и стал серьезным.

— Да. Это все-таки ужасно. Москва тоже окружена.

— Москвы им не видать, — яростно произнесла Кристина. — Никогда!

— Я многое бы отдал, чтобы это было так, — пожелал инженер.

— Что делает Лиили?

— Шьет.

— Мне пора, — сказала Кристина.

— Вы загордились, — ворчал инженер. — Больше не приходите в наш Такмак.

— Некогда. Ведь вы тоже ходите по базарным дням сюда, а к нам не заходите.

— Я больше не хожу сюда на базар. Есть еще другой базар, дешевле, — радостно сказал инженер.

Люди вокруг торопились по домам, только они еще стояли на площади Карла Маркса.

— Я должна идти, — повторила Кристина, вся дрожа.

— Да, холодно, — согласился инженер.

На школьном дворе в длинной очереди уже стояли дети, держа котелки в руках и ложки за поясом. В самой большой классной комнате раздавали праздничную похлебку из баранины и хлеб.

Кристина принесла из комнаты миску и молча стала в очередь.

— Обабился этот ваш инженер, — мимоходом заметила Мария.

Кристина кивнула. Еще летом Ситска был такой красивый, как быстро он изменился! Но зачем Мария сказала так грубо?

Мария принесла Нелли жирную, дымящуюся, наперченную похлебку и большой кусок хлеба, а сама бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку.

Еще никогда в жизни Мария не праздновала Октябрьские дни так. Они всегда были светлыми и радостными. Милая предпраздничная суета, уборка, беготня по магазинам. Демонстрация. Воздушный шарик и флажок в руках у Нелли, забравшейся на плечи к отцу…

Нелли долго сидела, задумчиво держа мисочку в руках. Потом она подошла к кровати и робко положила руку на голову матери:

— Спасибо.

Лежа по-прежнему — лицо в подушке, — Мария просила:

— Кушай, Нелли.

— Больше не хочу.

Нелли забилась в угол под стол и закрыла лицо передничком. Она страдала. Тогда Мария сказала:

— Споем, Нелли.

— Споем, — кивнула девочка, вылезла из-под стола и подала матери гитару.

Вечером Кристина пошла в сельсовет на ночное дежурство. У телефона в сумрачной приемной вокруг раскаленной железной печки стояли старики, держа шапки под мышками, и затягивались своим отвратительно пахнущим самосадом.

Какой-то бригадир кричал в телефон:

— Але! Але! «Байрак»! Колхоз «Байрак»? «Байрак» слушает? Але, «Байрак»! Але, але! Слушайте, вы, але!

Он вертел телефонную трубку, старательно подул в нее, стукнул ею по ладони, подергал рычаг и потом с надеждой приложил к уху. В трубке действительно что-то затрещало и зашипело.

— Откуда говорят? Что? «Байрак»! Это «Байрак»? Нет? А кто ж тогда? Але! Чертова скотина! — Бригадир вытер пот и начал все сначала: — Але!..