Девушки выбирают героев

Женщина замешкалась. Она явно не хотела ничего отдавать. Жене не понравилось имя Люда. Она щелкнула выключателем. Вспыхнуло затейливое бра на стене, осветив очень красивую и моложавую особу. Пожалуй, Женя ее не узнала бы, если бы не тот самый розовый шрамик на правой щеке, которому она так завидовала в детстве. Сомнений быть не могло. Это не какая-то там простецкая Люда. Перед Женей стояла Люда Никольская. Та самая. Возможно, даже бывшая жена Ермоленко. Конечно же, бывшая жена. Разве могло быть по-другому?

– Женя? – удивилась Люда.

Женя удивилась тоже. Саша Ермоленко ее не узнал. Женщины узнавали ее с ходу: и Галка, и вот теперь – Никольская.

Жене пришлось кивнуть. Наверно, ей следовало уйти в комнату, чтобы Саша поговорил с бывшей женой, но она не могла оторвать от Людмилы взгляда. Та очень изменилась. Пожалуй, стала еще красивее. От бывшей девочки остались только пепельная, чуть-чуть в голубизну, шевелюра и шрамик. Все остальное было новым и шикарным, будто только что купленное и установленное, как компьютерная программа: блестящая, как шелк, кожа, огромные голубые глазищи, сильно, но красиво подведенные, и сексапильные коралловые губы. И вся она, статная и чуть полноватая, была эталоном женской привлекательности. Довольно яркая сама по себе Женя рядом с ней выглядела бесцветной, давно не кормленной замухрышкой.

– Я гляжу, Шурик, ты большой спец по девочкам с улицы Вокзальной! – рассмеялась Люда, и коридор дополнительно осветился блеском ее ровных голливудских зубов.

– Не говори ерунды, – поморщился Саша и опять потребовал: – Отдай ключи.

– А если не отдам? – все так же весело улыбалась Люда, и Жене казалось, что она очень рада тому, что застала у своего бывшего мужа именно ее, Женю, которую давно не видела.

– Я сменю замки, – отрезал он.

– Фи-и-и… – протянула Никольская. – К чему торопиться? Мало ли у тебя было любовниц? И где они нынче? Ау-у-у! – И она, дурачась, открыла дверь сначала туалета, потом ванной и еще пару раз крикнула: «Ау-у!»

– Прекрати, Людмила, – пытался остановить ее Саша, но по всему было видно, что Никольская здорово разошлась. Она скинула ему на руки куртку с капюшоном, отделанным чернобуркой, взяла Женю под локоток и повела в комнату.

– Ну-ка, дай-ка на тебя посмотреть, – говорила она, все так же ослепительно улыбаясь и поворачивая Женю перед собой, как бессловесную статистку, которую, возможно, пригласят в массовые сцены в киношку, если она, Люда, замолвит за нее словечко. – Ничего, ничего получилась мадамочка, а ведь ничто этого не предвещало! Была – сплошные битые коленки и тощий хвостик на макушке, и ведь, поди ж ты, как расцвела, скажи, Шурик!

– Ну вот что! Хорош! – резюмировал тот, кого фамильярно называли Шуриком, и набросил на плечи Людмилы ее куртку. – Быстро убирайся!

– Вот так, да?! – Улыбка Никольской из ослепительной превратилась в ядовитую. И этот яд чуть ли не капал с ее губ на рубашку Саши, надетую Женей. – Я уйду, но ты, наша маленькая подружка, учти: вы все приходите и уходите, а я остаюсь. Сашка – он мой! И всегда был моим, с тех самых пор, когда мы все жили в одном доме и играли в «Море волнуется раз…»

Когда за Никольской захлопнулась дверь, Саша торопливо сказал:

– Ничего не бери в голову, Женя!

– Ты был на ней женат? – спросила она.

– Нет.

– Нет?

– Я тебе еще тогда, в день первой нашей встречи сказал, что не женат на ней. Разве не так?

– Тогда вообще непонятно…

– Женя! Я тебя прошу, забудь ты о Людмиле! – взмолился Ермоленко. – Моя жизнь не была безгрешной, но к тебе это не имеет никакого отношения! Я же не знал, что встречу тебя!

– Ты любил ее! – утвердительно произнесла Женя.

– Любил – не любил… Какая теперь разница? Ты тоже наверняка любила своего мужа, раз вышла за него замуж!

Жене не хотелось говорить о Сергее. Ей хотелось говорить о Люде, и она спросила:

– Она тебя любит?

– Не уверен. По-моему, она просто считает меня своей собственностью.

– У нее есть основания?

– Женя! Ну перестань! Все было так хорошо!

– Я пойду домой, – сказала она, Людиным жестом скинула ему на руки рубашку и начала одеваться.

– Из-за нее? – спросил Саша, следя за ней жадным взглядом.

– Нет. Просто мне надо домой. У меня там утка размораживается.

– Какая, к черту, утка?

– Утка – это такая битая птица. Я ее вчера в «Весте» у нашей проходной купила, – бесстрастно ответила Женя, натянув свитер.

Саша передернул плечами от эффекта дежавю. Совсем недавно перед ним одевалась Никольская. Ее голова тогда точно так же вынырнула из ворота свитера, как сейчас Женина. Только вот его ощущения нынче совершенно другие! Сейчас он до испарины на лбу испугался, что маленькая подружка детства уйдет от него навсегда. Он схватил ее за плечи и, задыхаясь от избытка чувств, заговорил:

– Женя! Я люблю тебя! Ты единственная светлая женщина в моей жизни! Если бы ты знала, что мне пришлось испытать, ты не обратила бы никакого внимания на Никольскую!

– Может быть, ты когда-нибудь расскажешь мне о своих тяжелых испытаниях, – невесело улыбнулась Женя. – Только не сегодня. Сегодня мне пора…

Она не позволила ему себя провожать и вышла на улицу одна.