Дезертир

— Помилуйте! Кто же не знает д'Иола! За последний год он написал одиннадцать… нет, двенадцать пьес! Вы разве не смотрели «Двух Геркулесов»?

Пришлось признаться в полном своем невежестве. Индеец принялся горячо рассказывать о новой драме плодовитого драматурга со странным названием «Моисей учиняет иск», а я еле удержался, чтобы не улыбнуться. Странно, совсем близко идет война, «адские колонны» Россиньоля жгут деревни, «синие» и «белые» сцепились в смертельной схватке на полях Шампани горит непокорный Тулон. А еще ближе — тут, прямо под окнами, людей целыми «связками» волокут на площадь Революции. И в то же время… А может, так и должно быть? Может, и хорошо, что в этом безумии все еще пишутся пьесы, авторы спорят с издателями…

— А что вы сейчас пишете? — поинтересовался я.

— Увы… — индеец вздохнул, — то, что я пишу, даже гражданин д'Иол не пристроит… Я пишу пьесу «Сен-Дени».

Знакомое название удивило. Сен-Дени — королевское аббатство, усыпальница владык Франции!

— Вы, наверно, знаете, гражданин Люсон, что два месяца назад Конвент постановил уничтожить все памятники деспотизма. В том числе и королевские могилы.

Я кивнул. Да, это я помнил…

— В Сен-Дени приехал гражданин Жавог, собрал рабочих… А дальше…

Он оглянулся, словно под столом мог прятаться сам гражданин Вадье.

— Я не выдумал это! О-о! Мне рассказывали… Когда вскрыли могилу Генриха IV и вытащили его тело, один негодяй ударил Короля по лицу. И ночью Король встал, дабы покарать нечестивца!

Внезапно я поверил. Мертвый Король, тот, кто когда-то спас Францию, встает, чтобы отомстить за поруганную страну…

— Это, конечно, не поставят… — вновь вздохнул индеец, — но…

— Поставят! — не выдержал я. — Обязательно поставят! И, надеюсь, очень скоро…

Наши глаза встретились, и д'Энваль виновато улыбнулся:

— Нет-нет! Я не это имел в виду! Я вовсе не хотел писать о политике. Меня привлек сюжет — Сила, неведомая, но грозная…

Парень испугался. Знай, какой документ спрятан у меня в кармане, он испугался бы еще не так. Похоже, и драматургам не удавалось забыть, в каком городе и в какой стране они живут.

— Не будем об этом, — заявил я самым непринужденным тоном. — Лучше расскажите о своих штудиях. Как там французские Гомеры?

Индеец встрепенулся, глаза под толстыми линзами вспыхнули.

— Вы не поверите, друг мой! На следующий день после нашего разговора мне удалось найти… Вернее, мне просто повезло. О-о, великий случай! Один мой приятель вернулся из Бретани, где нашел удивительную вещь. Вот…

Из ящика стола был извлечен толстый лист бумаги. Нет, не бумаги — пергамента. Красная киноварь буквиц, цветные заставки, странные непривычные литеры, идущие слитно, без разрывов…

— Из какой-то книги? — предположил я.

— Рукопись! Рукопись, друг мой! Не позже двенадцатого века! Представляете?

Я вспомнил Шарля Вильбоа. Тот занялся житиями блаженных отцов. А о чем пойдет речь тут?

— Вот… — индеец прокашлялся. — Я разбирал всю ночь, это на старофранцузском… Слушайте!

Он помолчал, закрыв глаза, а затем принялся читать — негромко, но быстро и четко:

Безжалостно Роланд разит врага, Но он в поту, в жару и жив едва. От боли у него темно в глазах:

Трубя, виски с натуги он порвал. Он хочет знать, вернется ль Карл назад, Трубит из сил последних в Олифан. Король услышал, скакуна сдержал И говорит: «В горах беда стряслась. Племянник мой покинет нынче нас.

Трубит он слабо — значит, смерть пришла. Коней пришпорьте, чтоб не опоздать. Пусть затрубят все наши трубы враз». Труб у французов тысяч шестьдесят, Им вторит дол, и отзвук шлет гора, Смолкает смех у мавров на устах. «Подходит Карл!» — язычники вопят.

Д'Энваль умолк, переводя дыхание. Наконец с сожалением вздохнул:

— Увы, это все. На обратной стороне ничего не сохранилось… Но даже это! О-о! Понимаете?

— Французская «Илиада»? — улыбнулся я.

— Возможно! Какая-то древняя поэма. Наверно, Карл — это Карл Великий. Или, может быть, Карл Мартелл. А Роланд…

— Роланду, похоже, не повезло, — констатировал я. — Желаю вам отыскать остальное!

— К сожалению, даже это сейчас не издашь, — вздохнул индеец. — Король…

— Замените на «градоправителя», — не утерпел я. — И будет «Песнь о гражданине Роланде и градоправителе Карле»…

Парень окончательно смутился, и я решил, что пора прощаться.

— Погодите! — встрепенулся индеец, когда я попытался откланяться. — Вы же пришли по делу…

Я развел руками, но Альфонс упрямо покачал головой:

— Друг мой! Сколь обидно сознавать, что богиня Доверия не благословила наш разговор! О-о, поверьте мне, я поистине достоин того, что вы не решаетесь мне поведать!

С минуту я переваривал его тираду, после чего попытался возразить, но гражданин Д'Энваль оставался непреклонен:

— Чувствительное сердце, друг мой, трудно обмануть! Вам ведома Тайна! Тайна, которой вы хотите поделиться со мной, но не решаетесь.

Я горько усмехнулся. Тайна? Да сколько угодно! Например, во всесильном Комитете общественного спасения завелся шпион…

— Мои тайны вам не понравятся, гражданин Д'Энваль.

— Нет! — Глаза за стеклами очков блеснули. — Мы оба верим! О-о! Мы оба верим в силы, недоступные пониманию суетного ума!