Дезертир

— Это сложнейший физиологический процесс, пока совершенно не изученный. Мы все привыкли, что определенные изменения в организме несовместимы с жизнью и приводят к необратимым последствиям…

— Это вы о гильотине? — вновь не выдержал я.

— К примеру, гильотина, — кивнула девушка. — Отделение головы от туловища приводит к известному итогу. Однако в любом правиле бывают исключения. В тысяче случаев механизм срабатывает, а в тысяча первом дает сбой. Сейчас в Париже ежедневно погибает более сотни человек, по всей Франции — больше тысячи. Это настоящая пандемия — пандемия смерти. А между прочим, механизм массовой гибели людей еще никто не изучал. Я читала некоторые книги о средневековых эпидемиях. Тогда гибли тысячи, но порою встречались совершенно невероятные случаи исцеления. Я бы сравнила это, — она на миг задумалась, — с массовой бойней. Рука мясника устает и порою бьет неточно. Смерть все равно наступает, но не так и не в тот момент. И чисто теоретически можно предположить…

— О чем вы, Юлия! О-о! — растерянно перебил Д'Энваль. — Смерть — это таинство, это темное покрывало…

— Помолчите, Альфонс! — отмахнулась девушка. — Я хорошо помню, как вы вели себя на вскрытии! Так вот, можно предположить, что в некоторых случаях механизм не срабатывает. Точнее, срабатывает неточно. Отсюда — феномен ваших «дезертиров». Повторяю, все это чисто теоретически…

От ее спокойных слов веяло холодом. Смерть — мясник… Нет, скорее усталый палач, неточно наносящий удар. Как тот молодой доброволец, который двенадцать раз бил топором по шее Шалье Лионского…

— Значит, просто случай, — проговорил я вслух. — Один из тысячи…

Один из тысячи, которого не отпустили на серое небо, такое близкое, такое доступное — протяни руку. Просто лотерея, страшная лотерея, в которую играют добрые французы в лето от Рождества Христова 1793-е. И никаких тайн…

— Нет, не все так просто, Юлия! Ваша теория…

— Это не теория! — резко возразила девушка. — Я совершенно не уверена в самом посыле. Но если принять его за аксиому…

— Вы считаете без хозяина, — перебил я, вспомнив наш спор с Вильбоа. — Без Того, Кто взвесил все судьбы…

Очки блеснули, но я поднял руку:

— Погодите! Все или почти все «дезертиры» не успели сделать что-то важное.

Мари дю Бретон не успела покормить детей, неистовый Антуан Пари — отомстить. У каждого — свое, у каждого — свой «Синий циферблат»…

— По-вашему, желание одного человека сильнее законов природы? — Юлия возмущенно пожала плечами. — Это уже чересчур!

— Не желание, — поправил я. — Воля.

— Поповщина и клерикализм! — Девушка резко встала. — Стыдно слышать от такого образованного человека…

— А я согласен с вами, друг мой! — быстро заговорил д'Энваль. — Воля — о,— наша воля, она сильнее смерти, сильнее…

Девушка фыркнула, и молодой индеец смущенно умолк.

На этом дискуссию прекращаю! — Юлия резко прошлась по комнате. — А вам, Франсуа Ксавье, следует завтра же направиться в лечебницу…

— У вас нет сердца, Юлия…

Девушка резко обернулась и замерла. Д'Энваль медленно встал.

— Увы, это так! О-о! Сколь скорбно сознавать это, но истина пронзает меня, словно отравленный кинжал! Да у вас нет сердца! Вы не верите в Бога, вам смешны человеческие чувства, вам недоступно то святое, что дорого каждому человеку… И вы не любите меня!

— Что?!

И тут я понял — слова гражданина д'Энваля, больше похожие на горячечный бред, достигли цели. Девушка побледнела, в глазах мелькнула растерянность.

— Альфонс! Вы понимате, что говорите?

— Да! — Похоже, индейца понесло. — Вы не любите меня! О-о! Я верил вам, почитал вас, словно богиню, а вы… Вы забываете меня ради своих низменных увлечений, ради других мужчин, с которыми…

«Заткнись!» — чуть было не сказал я, но понял — поздно. Лицо девушки странно дернулось, дрогнула закушенная губа…

— Франсуа Ксавье, — ее голос дрогнул, — убедительно прошу вас проводить меня домой. Здесь мне больше незачем находиться.

— О-о! — Альфонс сжал голову руками и рухнул на диван. — Вы решили добить меня, вы, лишенная сердца!.. Уходите! Уходите с ним! Уходите к нему! Уходите, дабы предаться с ним…

Внезапно мне показалось, что я нахожусь в каком-то нелепом провинциальном балагане. Пьеро обвиняет в неверности Коломбину. Что за ерунда?! Он что, спятил?

— Прекратите! — возмутился я. — Альфонс! Немедленно извинитесь перед Юлией…

Вместо ответа я услыхал что-то напоминающее мычание. Д'Энваль раскачивался из стороны в сторону, закрыв уши руками. Внезапно мне захотелось поднять его за ворот рубашки и как следует встряхнуть, а если не поможет…

— Я ухожу, — послышался негромкий и внешне спокойный голос девушки. — Вы остаетесь?

На улице я долго не решался заговорить. Юлия упорно молчала, глядя в сторону.

— Послушайте, — наконец начал я. — То, что произошло, нелепо…

Она резко обернулась и выдернула руку, которую вероятно по забывчивости, подала мне, когда мы выходили из подъезда.