Дезертир

— Согласен, — проскрипел рядышком старик. — Стрелки-охотники нынче редки в наших полках, однако сие никоим образом не умаляет их способностей. Кажется мне, что государь будет доволен.

— Да, вы правы, — генерал двумя пальчиками принялся закручивать усы. — Государь особо жалует редкие военные способности. Но что-то мы отвлеклись, прошу вас, продолжайте.

— Как скажете, — с готовностью отозвался чародей, вызывая очередного рекрута.

В следующие полчаса проверки будущих воинов на способности чародей выуживал мечи, щиты, пики, боевые толстые стрелы, время от времени даже подковы, и, соответственно, назначал специализацию войск для каждого конкретного юноши: мечники, щитоносцы, пикинеры, стрелки, и даже в отдельную группу — конники.

По завершении сей процедуры, присутствующие сержанты развели каждый свою группу по корпусам. Остались лишь Иер и Лялюня.

— Благодарю, вы славно поработали, — жестом отправив чародеев восвояси, военачальник приблизился к парочке: его еще с самого начала заинтересовала девка в богатом, расшитом золочеными нитками сарафане и косою до пояса.

— Скажи, — сощурился, измеряя взглядом Ляльку, генерал, — что такая красивая девица забыла в армии? Зачем тебе надо становиться медицинской сестрой? Ты ведь могла просто сидеть у папеньки на попечении, кушать карамельных петушков да медовые пряники, одеваться в красные сарафаны и вышитые сорочки, носить мягкие кожаные туфельки, возлежать на пуховых покрывалах с десятком подушек. Что же привело тебя именно сюда?

Про то, как она желала спасти свое девичье тело от грязных домогательств деревенских парней, дочка лавочника смолчала, впрочем, так же как и про то, что теперь, когда опасность миновала, с радостью покинула бы сие место. Она могла бы и отказаться от предложенной участи хоть сейчас и вернуться в родные места, только гордость «первой красавицы на деревне» была куда более всемогущей, нежели страх перед испытаниями.

— Я хочу помогать людям, — удивившись собственной решительности, заявила Лялюня.

Генерал лишь хмыкнул.

— Помогать можно и вне военных действий: для этого существует множество занятий. Более того, если ты хотела стать именно лекарем, то лечить народ от заразы можно и в родном селе, для этого необязательно ехать далеко от дома, — безапелляционно возразил он. — А теперь скажи, какова настоящая причина?

И под прицелом караковых глаз Лялька поняла… поняла, что сама не знает той самой настоящей причины, по которой она не отказалась от своего решения еще в деревне, наутро после ночи, проведенной в безопасности под стражей… почему за двенадцать дней пути ей даже мысли такой не приходило в голову… почему сейчас она стоит здесь и упорно твердит, что желает одного — стать санитаркой при военном стационарном госпитале…

— Я следую за ним, — тихо проговорила Ляля, всем сердцем надеясь, что эта ложь пройдет за правду, и кивая на ошарашенного подобным заявлением Иера. В конце концов, это почти и не ложь вовсе.

Губы военачальника расплылись в саркастической улыбке. Он не понял обмана в ее словах, удовлетворенно отметила Ляля.

— Молодость… любовь… безрассудство, граничащее с полным отсутствием мозгов… и, как следствие, смерть! — последние слова были произнесены нарочито жестко, словно удар дубиной. — Зачем мне такие воины, которые дорожат чем-то больше, нежели своей жизнью? Воины, которые не могут выложиться полностью в битве? Воины, у которых еще осталось, что ценить в этой жизни?..

«Да, да, такие воины совершенно не нужны в армии» — судорожно затаил дыхание Иер, изо всех сил надеясь, что его из-за этого не возьмут — «Трусы, сопляки, которые прячутся за бабской юбкой, которые возят своих женщин везде за собой, даже на службу». Мышцы напряжены, кулаки сжаты, глаза от страха зажмурены — юноша буквально горел надеждой на скорое «освобождение».

«Я не подхожу. Я не нужен армии. Правильно, что мне, презренному трусу и подкаблучнику здесь делать? Я не мужчина и не достоин службы в армии» — твердил он мысленно — «Спасибо, Лялька! Спасибо! Продолжай! Ну же, продолжай в том же духе!»

Только вот Ляля оказалась совершенно иного мнения. Девушка напрочь забыла о нежелании Иера становиться рекрутом, и уже вознамерилась до конца отстаивать честь и мужество юноши перед военачальником. Почему-то та трусость, которая жила в Иерее, и то презрение, что он вызывал у Лялюни, выпуская свою трусость наружу, начисто исчезали, когда Иер был рядом. В такие моменты девушка уже не помнила этого юношу жалким сосунком, умоляющим Дерза не трогать его, или ничтожеством, валявшимся в пыли перед старостой и всей деревней, прося не отдавать его на службу…

Не видя всего этого, она начинала чувствовать в нем внутреннюю силу молодого мужчины, крепость, сравнимую лишь с крепостью закаленного воина, и решительность, достойную отважного смельчака, когда тому уже нечего терять.