Дезертир

Ольха сердито поинтересовалась, испросил ли он прощения у Сабазия за отнятую жизнь. Квинт ответил отрицательно, и хозяйка, обругав его дураком, удалилась. При этом так резко повернулась, что светлая толстая коса хлестнула охотника по лицу.

Квинт не смутился. Он ушел в лес и на следующий день. Всюду по пятам за ним бегал Спарт. Ольха следила за псом с недоумением. Пару раз он надолго замирал, поднимал голову, тревожно принюхивался. Ольха, у которой в голове путались мысли от неопределенности дальнейшего существования бок о бок с римлянином, не придала этому значения, мало ли какого зверя учуял. Тут всякой живности полно. Квинт озабоченности Спарта и вовсе не заметил. А зря...

Выдержав пять дней безмолвного противостояния, девушка сдалась. Поздно вечером, когда уже пора было ложиться спать, она не спешила гасить лучину. Села на край постели Квинта.

– Мой дед, Даор, говорил мне, чтобы я не связывалась с людьми из долин. Он от них мало видел добра и благодарности. Умирая, наказывал мне избегать их. Говорил, что буду лечить – спасибо не скажут, а случится падеж скотины или роженица какая помрет – обвинят в колдовстве. Его во всех окрестных селениях ведуном считали, он кости вправлял, травами лечил лучше многих древних бабок-травниц. Наложением рук боль унимал. За его помощью издалека люди приходили. Но не любили его.

– Почему? – прошептал Квинт.

– Непростой был. Тяжелый. За словом в карман не лез. Смотрел так, словно насквозь видел. В разговоре, случалось, о человеке такое угадывал, в чем тот даже себе признаться не желал. Была и другая причина для неприязни, – Ольха сделала небольшую паузу, – боялись его. И про себя я слышала, что, дескать, внучка Даора – ведьма. Девка лесная, с волками обнимается. Ну какой из Спарта волк? Он и не серый вовсе.

– В родителях у него точно волк ходил, – уверенно заявил Квинт, – или мамаша – волчица.

– Мамаша, – подтвердила Ольха, – кобеля сманила. Дед с одним охотником потом нашли логово. Спарт совсем махоньким щеночком был.

– Стало быть, ты испугалась, что я, увидев этот свиток, заподозрю тебя в колдовстве и расскажу кому?

Ольха, не глядя на него, шмыгнула носом и кивнула.

– Какое тут ведовство? Это книга Теофраста. Его эллины знатоком растений считают. Он два трактата о них написал.

– Я знаю, – буркнула Ольха.

– Дед тебя эллинскому языку обучил?

– Да. По этой книге, которую ты нашел. Я и читать умею и писать. Все время спрашивала деда, зачем мне это, а он сердился и ругался. Но умирая, наказал не показывать никому свои знания и эти книги. Мол, мало ли, что у коматов на уме случится. Люди боятся того, чего не понимают.

– Признаться, я удивлен. Мне в Македонии приходилось слышать, что фракийцы очень почитают своего бога-целителя Дипойта и весьма сведущи в искусстве врачевания. Даже эллины признают их первенство.

– На востоке, у одрисов, может и так...

Некоторое время они молчали, потом Квинт осторожно спросил.

– А родители твои? Тоже умерли?

Ольха вздохнула.

– Непросто тут все. Дед не местный. Молосс он. Бежал от чего-то из родных мест с женой и дочерью. Что там, на родине его приключилось, не рассказывал никогда, а если я расспрашивала, мрачным становился, неразговорчивым. Жена его, бабка моя, вскоре умерла. Остался он с дочерью. Жил в ту пору среди людей. Как-то через село на торг в земли хаонов ехали скордиски, люди с севера. Высокие, светловолосые. Вожаку их сильно приглянулась дедова дочь. Возжелал он ее выше мочи, но взять не решился, поскольку был в чужой земле с малым числом воинов. Он деду за нее выкуп предложил, но тот отказал.

Ольха замолчала.

– А что было потом? – прошептал Квинт.

– Через год скордиски пришли в набег большой ратью. Тарабосты собрали ополчение, дед тоже ушел, а дочь вручил заботам старейшины с которым водил дружбу. Вышло так, что малые отряды скордисков просочились, не встретившись с войском тарабостов, и принялись разорять оставшиеся без мужчин-защитников села. Тот самый вожак нагрянул. Так ему хотелось дедову дочь, что он пообещал жителям села не трогать их, пусть только выдадут женщину. Старейшина рассудил, что в том будет меньшее зло, чем стольким людям умирать из-за красивой бабы. И выдал...

Дальнейшее Квинт в общих чертах угадал прежде, чем Ольха рассказала.

Даор друга своего убил, а селян проклял. Ушел, два года отсутствовал, а потом вернулся. Он нес на руках годовалую девочку со светлыми волосами и вел в поводу коня с волокушей. На волокуше лежала молодая женщина. Она была при смерти. Тут и умерла.

Ольха молча смотрела на мерцающий огонек лучины. Квинт не торопил ее.

– Я, конечно, ничего этого не помню, но дедово проклятие сбылось. Захирело то село. А дед ушел от людей в лес. Проклятие его помнили и боялись. Приходили за помощью, когда сильно припекало. И втайне ненавидели.

– Когда он умер?

– Два года назад.

– Отчего?

– Простудился зимой и сгорел. Не смогла я его выходить, старый он уже был. Видать срок Сабазием отпущенный вышел. Я с тех пор почти не встречалась с людьми. Думала, вспомнят обо мне, будут мстить. Деда они очень боялись, а я кто? Девчонка сопливая.

– Вспомнили?