Дезертиры с Острова Сокровищ

Когда-то Гегель, размышляя о происхождении собственности, о ее, так сказать, первых зацепках в душе, заметил: «Подобно тому как у детей право владения достается тому, кто говорит: „Я это первый увидел“ или „Это я нашел“, так и современное право собственности сохраняет следы своего происхождения из непосредственного отношения наблюдающего сознания» («Йенская реальная философия»). Последующее укоренение идеи собственности в природе человека, сначала посредством «естественного права господина», а затем через легитимацию трудовой теорией стоимости, оттеснило непосредственную реакцию владения далеко на задворки сознания. И лишь подвеска восстановила в правах принцип «кто первый увидел, того и вещь». Этот базовый принцип зачастую дополняется столь же легкой формулой расставания: с глаз долой – из сердца вон. Персонализированные обмены-дарения тоже содержат в себе здоровую долю ребячества. Одна из таких форм, введенная в оборот питерскими бланкистами («махнёмся не глядя?»), во всем нестяжательском мире так теперь и называется – russian change.

Нет ничего удивительного в том, что общие правила обменов распространились и на духовные (символические) послания. Ситуативное авторство гораздо лучше согласуется с принципом трансцендентальной беспечности, чем пожизненная признательность, отравляющая чистоту бытия в мире как для благодарящего, так, особенно, и для благодаримого. Что же касается новаций, то любая контркультура предоставляет для них эксклюзивный материал, на котором кормятся целые стаи авторов-стяжателей, руководствующихся все тем же принципом «я первый увидел». Дезертиры с Острова Сокровищ относятся к таким «заимствованиям» с полным равнодушием. В одной из «Желтых орхидей», входящих в «Малую гирлянду», помещен небольшой очерк, написанный, видимо, на самой заре нестяжательского движения.

Поводом для сопоставления послужила случайная встреча в метро – в сущности, пустячок. Я обратил внимание на парня, поднимавшегося на эскалаторе в обнимку с девушкой. Запястье его руки было перевязано (как мне показалось) бинтом, и сквозь перевязку явственно проступало пятно крови, указывая на совсем недавнюю попытку свести счеты с жизнью. Другой рукой парень обнимал девушку за плечо, и, когда он ее убрал, я заметил, что и на этой руке был точно такой же бинт. Хотел подстраховаться?

Между тем парочка разговаривала оживленно и весело, в их поведении не было ничего похожего на экзистенциальную тоску. Поднявшись на ступеньку вверх и присмотревшись, я обнаружил, что повязки представляли собой искусно изготовленные браслеты…

Достаточно трудно описать возникшее при этом ощущение, даже его эмоциональный знак, плюс или минус. Но мне показалось, что я имею дело с оригинальностью в чистом виде. Вполне возможно, конечно, что такие браслеты уже давно в ходу, просто я их увидел впервые – для эмоциональной реакции это никакой роли не играло. Кроме того, совершенно очевидно, что «повязки первой помощи» относились к китчу – если что-то вообще можно назвать китчем. Но принадлежность к китчу в то же время только подчеркивала характер оригинальности, в силу самой особенности этой сферы, не допускающей никаких полутонов. Поразившее меня зрелище явилось своеобразным подтверждением излюбленного тезиса Бориса Гройса о том, что подлинным источником новаций в искусстве может быть только профанное.