Дежа вю

— Ты мог бы приехать, Морозов, год спустя, два, три, четыре. Не знаю точно, когда я перестала ждать, но верить — о, господи! — я верила все это время, понимаешь? Я не могла простить тебя, но постоянно придумывала какие-то оправдания, каких-то злых дядек, которые заставили тебя от меня отказаться, какие-то долги, которые ты должен был отдать, а денег у тебя не было, и поэтому ты согласился на ультиматум отца и выкинул меня из своей жизни! Но потом ты же мог приехать, ты мог выбраться из этого дерьма, Морозов! Или что? Ты решил, что уже поздно?

По щекам ее текла соленая ночь. Тонкие пальцы прижимались к лицу, но остановить черный поток не могли. Не могли, будь все проклято!

Он смотрел, а сердце скрипело в ребрах. Будто бы ноготь по стеклу.

— …Как ты мог решить за нас? Как ты мог?!

— Тина, — шевельнулись его пересохшие губы, — я приезжал. Мать не сказала тебе?

— Что?!

— Мы решили, что тебе ни к чему эта нервотрепка.

— Что?!

— Значит, об этом Катерина Андреевна не вспомнила, — вздохнул он. — Все равно, не имеет значения… Ты все верно сказала.

— Олег, когда ты приезжал? Зачем? Ты врешь!

— Это тогда я врал. Врал самому себе, что так будет лучше.

Он вытер ее слезы, она сидела неподвижно, как послушная девочка. Олег положил на стол цветы и достал из кармана бархатную коробочку. Кажется, все. Ничего не забыл. Долгие проводы — лишние слезы. Хотя, все слезы уже выплаканы, не о чем больше плакать. Ничего нет, ничего!

— Прости меня, — сказал он.

— И ты меня прости.

ГЛАВА 35

Ничего нет, думала она по дороге на работу. Ничего нет, думала она в офисе. Ничего нет, думала она, возвращаясь домой.

Нет ничего, что стоило бы оплакивать. Так почему она плачет не переставая, даже если глаза сухи?!

Цветы она выкинула в ближайшую урну, серьги уронила в коробку нищей, осталось избавиться от самой малости — содрать с себя кожу, помнящую его поцелуи, вырвать забившееся в глотку его дыхание, смыть его запахи, изодрать в мелкие клочья память, развеять по ветру, как пепел тринадцатилетний давности. Она умеет это.

— Тина, ты похудела…

— Тина, у вас случилось что-то?..

— Тиночка, тебе надо отдохнуть!..

— Валентина, тебя к телефону, я сто раз уже повторил!..

— Мама, а…

Вот только это, вот только «мама» — веселое, уставшее, жалобное, капризное, обиженное, ласковое — как разряд электрошока приводило в сознание.

Недели через две Тина опомнилась окончательно и увидела выход.

— Мы едем отдыхать, — сообщила она Ефимычу, — я и дети.

— Не понял, — насупился тот, — а я?

— А разве ты устал от чего-то? — прищурилась она, но тотчас смягчилась: — Извини, дорогой, но кто-то должен следить за домом, а на маму с Вероникой у меня никакой надежды. Только на тебя я могу положиться.

Она погладила его ладонь, с холодным любопытством следя за своими ощущениями. Как и ночами — редкими ночами, — будто бы со стороны наблюдала за собой, бесстрастно контролируя каждое движение.

Рука у мужа была теплой и крепкой — родное тепло, родная крепость. Все равно что прикасаться к стенам, где каждая трещинка знакома. Стоп, какая трещинка? У них евроремонт, она на него заработала и теперь имеет полное право этим гордиться!.. Вот и Ефимыч… Она его заслужила, правда? И много лет безнаказанно пользовалась его заботой. Она была уверена, что сделала хороший выбор. А, выбрав, сумела полюбить. Ефимыч всегда был под рукой, он ничем не интересовался, кроме семьи, и немного, словно по инерции — своей наукой, он всецело принадлежал Тине, он был добр, покладист, наивен, она знала о нем все. Все, что хотела знать.

— Хорошо, — сказал муж, — но все-таки мы с тобой давно не были вместе, я надеюсь, летом ты выкроишь еще недельку для меня?

— Конечно, — преувеличенно бодро пообещала она.

Хорошо было думать о лете. Легко. Летом все переменится.

К лету она привыкнет не задавать себе вопросов. Опустошенность сменится будничной тяжестью, ведь жизнь слишком требовательна, и нельзя стоять на месте, разглядывая вакуум в собственном сердце.

…Она стала ждать, она ведь знала, что все конечно в итоге, нужно только набраться терпения. Она валялась на пляже, лениво щуря глаза на море, где Ксюшка укрощала волны, и на песочные замки, что сооружал Сашка. Она бродила по магазинчикам, заказывала обеды в кафе, каталась на машине с открытым верхом, и ветер шумел в ушах, и солнце брызгало в глаза ослепительно, и две любопытные загорелые мордашки рядом с ней убеждали, что все это — правда. Жизнь, как она есть.

Повседневные хлопоты, которые давно не обременяли ее, благополучно переданные в руки нянек, теперь занимали все время и забивали голову обычными, мелкими, но важными вопросами. Вовремя обнаружить и стащить с чужой яхты Ксюшку, проследить, чтобы Сашка не закопался в песок с головой, предотвратить ссору с последующим ревом, не забыть положить в пляжную сумку пластырь, сменные трусики, обожаемые дочерью печенья и любимый сорт яблок для сына. Объяснять, успокаивать, укладывать спать, выманивать из воды, грозить пальцем, держать наготове носовые платки…