Дежавю

Площадь опустела. Булочная закрылась на обед. Мы сидим на скамейке и молчим. Я вспоминаю, как здесь играл Чарли, когда ему было пять. Тогда мы приехали из Австралии, чтобы навестить мать Марка. Чарли что-то рисовал палочкой на земле прямо у наших ног. Я помню, как вытирала его маленькие грязные ручки, а он с недовольной миной на лице кричал: «Нет, мама!» Я посмотрела вниз. Конечно, никаких рисунков сейчас здесь не было. Их никогда здесь больше не будет.

Я поднимаю глаза вверх, на колокольню, туда, где колокол пробил один час.

— Давай загадаем желание.

— Желание?

— Да. — Я киваю и поднимаюсь. — Пошли.

Я в первый раз оказываюсь в этой церкви. Хотя я знаю, что Марк приходил сюда много, много, много раз. Его мать показывала мне фотографии, когда он только родился. У Марка было сморщенное личико, он плакал, когда священник капал холодную воду ему на голову. На другом снимке он был уже угловатым подростком, напоминавшим молодого мафиози, с волосами, зачесанными назад, и чисто вымытым лицом. Это была фотография с его первого причастия. При мысли о том, что Марк проходил уже здесь между рядами к алтарю, со сложенными в молитве руками и в белом одеянии, губы мои трогает горькая улыбка. Марк был примерным мальчиком. Хороший сын достойного отца, что сидел в первом ряду с женой и друзьями.

Мы встали у входа. Пространство внутри церкви оказалось большим, чем я предполагала, а убранство гораздо богаче. Я поднимаю глаза на своды готических арок. Я смотрю на святых с неизменной стрижкой «под горшок» в своих грязно-коричневых одеяниях, подпоясанных веревкой. И каждый из них доброжелательно взирает на нас сверху.

В углу расположились деревянные кабинки для исповеди. Марк рассказывал, как однажды, когда он был ребенком, ему часто вместе с другими детьми приходилось стоять в очереди, чтобы исповедаться, даже если им абсолютно не в чем было раскаиваться. Поэтому, когда подходила очередь, каждый из них просто все выдумывал, чтобы быстрее покончить с этим и угодить священнику. Жан Клод говорил, что ударил своего брата, Филипп говорил, что не слушался отца, а Марк, что придумал Марк?

Может, он и сейчас приходил сюда, чтобы просить прощения за нее?..

«Прости меня, Отец наш небесный, ибо я согрешил. Я обманул свою жену, переспав с ее лучшей подругой. Когда моя жена была на восьмом месяце беременности».

Сколько грехов может вместить эта кабинка? И что нужно сделать, чтобы получить отпущение грехов? Пять раз прочесть молитву «Отче наш»? Может, они с Бетти даже произносили ее вместе.

Как странно.

Женщина украшала алтарь цветами. Когда мы подошли ближе, она приветливо улыбнулась нам. Цветы на длинных ножках лежат веером на каменных плитах, словно разноцветный цветочный ковер у ее ног, красный, оранжевый и малиновый. Она с такой любовью и нежностью берет каждый цветок, обрезает стебель и ставит в вазу, словно ваяет.

Я ищу свечи. Слева от нас стоит небольшая подставка для свеч. Конечно, она не такая основательная, как в церкви Ла-Мадлен, но и она вполне сгодится. Я иду к ней. Марк следует за мной. Рядом находится ящичек с длинными конусообразными свечами. Поскольку выбор здесь, прямо скажем, небольшой, я просто беру одну свечу.

— У тебя есть какая-нибудь мелочь? — Я хочу, чтобы он заплатил за свечу. По крайней мере, это самое малое, что он может сделать. Марк роется в карманах джинсов и достает франк, всего один франк.

— Это все?

— Это же просто свечка, Энни, — улыбается он, пожимая плечами.

— Неужели, Марк? И ты еще называешь себя католиком.

— Mais tu sais bien (Разве ты не знаешь), Энни, я больше не хожу в церковь.

Но, как говорила моя мать, «если ты католик, то это навсегда».

Я беру франк и кидаю в ящичек для сборов. Монета стукается о дно с глухим звуком. На подставке горит всего лишь еще одна свеча. Совершенно очевидно, что в Озер приходская жизнь не бьет ключом.

Марк стоит за моей спиной, когда я подношу свечу к другой свече.

— Ты знаешь, чего я хочу, Энни?

Я жду, наблюдая, как на фитиле занимается едва заметный дрожащий огонек, еще слишком слабый, чтобы исполнить мое желание. Я не оборачиваюсь. Но я чувствую его горячее дыхание на своем затылке, а затем Марк легко касается моей кожи.

— Я хочу, чтобы этого не случилось.

— Чего «этого», Марк? — Я поворачиваюсь к нему здесь, в этой церкви, в его церкви. Я едва шепчу.

— Между мной и Бетти.

— Между тобой и Бетти? Твое желание уже исполнилось, Марк.

— Энни… — Он делает шаг ко мне, желая взять меня за руку.

Я отступаю. Я не хочу танцевать.

— Знаешь, что я думаю, Марк?

Женщина с цветами направляется в нашу сторону, и быстрый перестук ее каблуков эхом разносится по церкви.

— Ты бы просто хотел, чтобы я ничего не узнала!

— Ш-ж-ж, — с улыбкой произносит женщина.

Марк растерянно проводит рукой по волосам.

— Pardon, Madame.